Читаем Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи полностью

тот самый, который

С планера слетел

с парашютом в руках.

Планер - "красный треугольник" Б. И. Черановского - БИЧ, с которого, по словам Маргариты Карловны, также прыгал Анохин, запомнился ей особенно. Это был планер-красавец, которым все любовались. Он стоял в свое время, когда Раценская только начинала свой романтический путь в планеризме и авиации, на планерной станции Первомайской, в ангаре. Однажды зимой инструкторы решили полетать на нем с Лысой Горы - в полнолуние летали и ночью. Это была сказка: красное чудо техники, яркая луна, снег, блестевший как бриллианты, пар изо рта молодых здоровых людей, увлеченных авиацией на всю жизнь. Инструкторы Миша Романов и Артем Молчанов (у него Раценская начинала летать) взлетали с горы с помощью амортизатора. А те, кто только учился летать, нашли, к ужасу Черановского, не менее интересное для них применение планеру. Они с хохотом и визгом скатывались на нем с горы, как на санях.

Именно в те дни тетя Маруся и дядя Володя нередко бывали озабочены тем, что порою Маргоша не приезжала домой ночевать. Не успокаивали их рассказы о планерной станции, об увлеченных ребятах, которым порою из-за недостатка "спальных" мест приходилось ночевать на одежных шкафах. Они задавались вопросом: "Что это у нас в семье выросло такое?" Когда на планерной станции они увидели, как Маргошу "выстреливают из рогатки", тетя Маруся закрыла глаза от страха и что-то заверещала, а дядя Володя, тоже потрясенный взлетом планера с амортизатора, его полетом и всей атмосферой Горы, стал страшно гордиться своей воспитанницей. Хотя вряд ли сознавал тогда, что здесь рождалась большая авиация страны.

Судьба обошлась с приемными родителями Маргариты жестоко. "Дядя Володя, - рассказывала она, - долгое время, пока шли процессы над Тухачевским, Гамарником, сидел в подвалах Лубянки. Тухачевский хорошо его знал, ценил, бывал у него дома. И от дяди под угрозой (с имитацией расстрела) требовали признания Тухачевского и других обвиняемых врагами народа". В это время Анохины были в Турции...

Тетя Маруся прожила с мужем почти 50 лет. У них было в свое время семь комнат в двухэтажном особняке. Потом их отобрали под общежитие завода. Сергей Николаевич ходил в райисполком и просил помочь тетушке со сносным жильем. Дядя Володя тогда был уже похоронен на Быковском кладбище, а тетушка отказалась ехать с молодыми в Коктебель, где они работали в ту пору. Году в пятидесятом тетя Маруся, будучи уже немолодой, сама пришла в райисполком с единственной просьбой: "Дайте пусть маленькую, метров в двенадцать, но отдельную квартиру!" Ей ответили: «Ты что, бабка! Тебе уже "три на два" пора. А у нас и молодежь не имеет отдельной квартиры!» Она пришла домой, написала письмо, в котором вспомнила всех, включая Тухачевского. Это письмо оставили у следователя - настолько оно было резким, безбоязненным по отношению к власть предержащие. Сначала она попыталась повеситься на отдушине голландской печки. Но крышка открылась, стукнула тетю Марусю по голове, она оказалась в больнице. Через полтора дня соседи забрали ее домой (Анохины в это время были в Коктебеле, куда она вновь отказалась ехать). Тетушка Маруся, вернувшись домой, поставила варить картошку и повесилась на крючке картины. "Когда картошка сварилась, - рассказывала Маргарита Карловна, - Марии Яковлевне в открытую дверь ее комнаты прокричала об этом соседка. Тетушка Маруся не ответила. Испуганная соседка вошла в ее комнату и увидела самое страшное. Картину эту, чтоб она не напоминала о беде, я отдала потом в летную комнату ЛИИ...".

Так вот, в один прекрасный день Маргарита обратилась к Анохину: "Товарищ командир, я тоже хочу прыгать!" Он спросил: "А зачем тебе прыгать?" "А затем, что летаем мы с парашютом, - ответила она, - и должны уметь прыгать ". Он посмотрел на нее так внимательно, с таким характерным, изучающим прищуром, как мог смотреть только он. Эта его особенность сохранялась, даже когда он разговаривал со своими любимыми собаками...

Теперь долгими летними вечерами, когда все другие - кто верхом на лошади, а кто в кузове полуторки - уезжали веселиться в Коктебель, Раценская, чертыхаясь, занималась укладкой парашютов. Ей самой парашют для первого прыжка уложил Анохин, руководивший ее подготовкой к прыжку самолично и очень дотошно. Основательную парашютную подготовку сам Анохин прошел в центральном аэроклубе во время своего очередного отпуска, приехав специально для этого из

Коктебеля на курсы усовершенствования. И он был уже инструктором-парашютистом. Наконец, убедившись в готовности Маргариты, он дал добро на ее прыжок. Взлетали втроем - на летающей "лодке" В. Б. Шаврова Ш-2. Пилотировал самолет Семен Гавриш, а рядом с довольно спокойной парашютисткой находился Анохин. «Гавриш, набирая высоту, без конца балагурил по поводу "бабы на борту", - вспоминала Маргарита Карловна. - А на Сергея жалко было смотреть. В его взгляде была нескрываемая боязнь, и он спросил меня: "Может, не будешь прыгать?" "Что Вы, товарищ командир? Как это - не буду? Буду!" -ответила я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное