Читаем Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи полностью

Я знаю о прямом участии Анохина в подготовке выхода в открытый космос. Я готовил тогда технологию выхода, рассчитывал динамику самого движения космонавта после отделения его от шлюза. Надо было обоснованно выбрать длину фала и способ его крепления: при натяжении усилие натяжения фала должно было проходить максимально близко к центру масс космонавта, чтобы его не закрутило. Особое значение имели соответствующие эксперименты в полете, организованные с помощью Сергея Николаевича. Методика выхода космонавта из шлюза (еще до его отделения от шлюза) обсуждалась с участием Королева и Анохина. Спорили, к примеру, куда крепить ранец Леонову. Были люди, которые предлагали начать выход с ног, чтобы человек вывел почти все туловище и потом - голову. Анохин был против этого. Он был за то, чтобы сначала осмотреться, куда ты выходишь, а потом осмысленно выходить. Головой вперед. Так и было это сделано.

Мне Раушенбах рассказывал о совещании по поводу расположения ранца - сзади или спереди. (Анохин активно участвовал в подобных совещаниях и принятии ответственных решений). Кто-то предлагал ранец поместить на грудь. Королев лично принял решение перенести его на спину. Кто-то продолжал настаивать: "Когда вы на баяне играете, вы же баян на груди держите..." Королев ответил: "Да, но если при этом мне надо обнять девушку, я его сразу на спину перевешиваю".

- Никитский, Долгополов, другие нелетавшие и летавшие

космонавты говорят о своей личной признательности Сергею Николаевичу. У Вас такого чувства, кажется, нет?..

- У меня нет такого чувства, потому что я проходил вообще без его участия. Никитский и Долгополов прошли одновременно с ним медкомиссию. Они встречались на теоретических занятиях. И самой уважаемой фигурой был Сергей Николаевич. Может быть, эта вот аура Анохина на них сейчас производит такое впечатление...

- Борис Евсеевич Черток говорил мне, будто именно Вам Анохин сказал, что хотел бы быть похороненным рядом со своими друзьями на Новодевичьем кладбище. Друзья это - Громов и Амет-хан. Я же знаю, что у него было "свое", Рогожское кладбище, на котором захоронены все его близкие - старообрядцы...

- У меня никогда не было даже разговоров с ним на эту тему. И не я организовывал его похороны...

- Да, насколько мне известно, эти печальные заботы взяла на себя, в основном, Светлана Савицкая. Ее Анохин высоко ценил и как летчика, и как космонавта. Многое сделал для нее, как и для других космонавтов, и она помогла достойно отдать ему последний долг... Теперь, позвольте, совсем иной вопрос. Скажите, пожалуйста, что Вы думаете о Каманине. Все говорят о том, что у него было предвзятое отношение к Анохину. Наверное, Анохин не был исключением в данном случае, но все-таки вы чувствовали, что к нему особо негативное отношение?

- Отношения испортились тогда, когда Королев пытался всеми силами Анохина привести к космодрому. И Анохин прошел бы, он открыл бы вообще нехорошую для Каманина дорогу. Это летчик-испытатель, причем такого класса, какого нет у ВВС, и он выбивал все козыри у Каманина, у военных. Они уцепились за отсутствие глаза у Анохина и не пропустили его. Был бой, они встали стеной и не пропустили. На этом, по-моему, дальше и выстроилось отношение Каманина к Анохину. Каманин все-таки был не глупым человеком, и он понимал, что как летчик Анохин был лучше других.

Каманин был супердисциплинированным, очень жестким по отношению к себе. И, я должен сказать, внешне жестким. На самом же деле, где-то внутри он умел делать скидки людям. Он умел строго разговаривать. Он не допускал, скажем, курения на космодроме. Все старались куда-то убегать. И вот однажды А. Г. Николаев с В. И. Севастьяновым, готовясь в полет, "попались": они оба курили, и закурили в комнате, что вообще не допускалось. К ним, вдруг, зашел Каманин, а там дым коромыслом и пепельница с окурками на самом виду. Каманин что-то спросил и тут же вышел, ничего "не заметив". Ушел и никогда им об этом ничего не говорил, хотя он был очень требовательным человеком и любил порядок во всем...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное