Читаем Летчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи полностью

Сергей Николаевич никогда не давал характеристик летчикам-испытателям - при Маргарите Карловне, по крайней мере. Другое дело -летчикам-спортсменам, аэроклубовцам, он же был судьей многих соревнований высшего уровня. Единственным исключением был, кажется, Алексей Гринчик. К нему у Анохина было особое отношение. Маргарита Карловна считала, что его роль в возвращении мужа к испытательной работе может сравниться, пожалуй, лишь с ее собственной ролью. Это он не только тренировал Анохина в "объемном видении" одним глазом в Алупке, но убеждал и убедил в том, что возможен и необходим его возврат к испытательной работе.

Достигнутые с помощью Гринчика результаты были удивительны, хотя и недостаточны для того, чтобы ответственные люди могли решиться выпустить Анохина в самостоятельный полет. Медики не без колебаний согласились принять окончательное решение о судьбе летчика - лишь после практической проверки комиссией, составленной из летчиков. Анохин должен был практически доказать им свою способность пилотировать самолет, главным образом на взлете и посадке, когда требуется особенно точный глазомер. "Ну, поехали!", -теперь, после полета Гагарина, эта фраза стала крылатой. В ноябре 1945 г. ее очень буднично произнес начальник летной части ЛИИ Даниил Степанович Зосим. Он, а также Алексей Николаевич Гринчик и Виктор Леонидович Расторгуев, известные летчики-испытатели, вошли в комиссию, которой было поручено проверить, способен ли тов. Анохин С. Н. после операции (удаление левого глаза) пилотировать самолет...».

Анохин мастерски выполнил взлет, полет по кругу и посадку на самолете Ли-2. Комиссия, на которую переложили ответственность медики, дала "добро" на продолжение работы Анохина в качестве летчика-испытателя...

Гринчик погиб вскоре - на глазах Анохина - при испытаниях первенца реактивной авиации нашей страны - истребителя МиГ-9. Кстати, тогда, может быть, впервые в своей жизни Анохин вслух произнес, что в критической ситуации, в которой оказался его товарищ Гринчик, он управлял бы машиной иначе, чем он, и постарался бы спасти машину и себя. Свидетелем этого, совершенно необычного для Анохина порыва был стоявший с ним рядом и также наблюдавший последний полет Гринчика П. И. Казьмин.

"Сережа очень переживал, - вспоминала Маргарита Карловна, -когда разбился Гринчик. Он никогда никого не ругал. А Гринчика -ругал ужасно. За то, что он так увлекся показом возможностей МиГа-9...". "Говорят, - спросил я Раценскую, - что Сергей Николаевич тут же по горячим следам после гибели друга сказал, что он вышел бы из положения, в котором оказался Гринчик. Правда ли это?" «Да, -ответила Маргарита Карловна, - так и было. Для меня это тоже было неожиданно, и я спросила Сережу: "А может, это наглость - так говорить?.." "Нет, это урок для летчиков! Ведь у нас нет таких доскональных разборов причин происшествий, как в учебной авиации, с выводами для летчиков. У нас эти разборы связаны, в основном, с техникой" ...».

Яков Ильич Верников был убежден, что из ситуации, в которой оказался Гринчик, не нашел бы выход никто. Даже Анохин, которого как летчика он ценил выше всех. Яков Ильич, кстати, считал выдумкой рассказ И. И. Шелеста, будто Анохин говорил именно ему, Верникову, что на месте Гринчика спас бы машину и себя. Об этом Яков Ильич говорил мне незадолго до своей смерти.

Такой же точки зрения - о практически невозможном спасении Гринчика - придерживается А. А. Щербаков. С ними согласен Н. Г. Щи-таев: "Опыт пилотажника в перевернутом полете мог, конечно, пригодиться. Но самолет продолжал вращаться! Его нечем было остановить. Вот пример: в 1987 г. в тренировочном полете перед авиасалоном погибла на Як-54 опытная спортсменка... У нее заклинило элерон в отклоненном положении. Ее вогнало в штопор и крутило. Ничего она сделать не могла. Похоже на то, что было у Гринчика. У Гринчика высота была метров 300 - 400, и он шел в пикирование. Как он мог уйти от земли?...".

Щитаев работал с Гринчиком на "Тандерболте" (в испытаниях, связанных с определением летно-технических характеристик этого самолета) и хорошо знал летчика: "Летал он здорово. Очень веселый, очень жизнерадостный был человек. И отличный летчик. Помню, кто-то разбился или сел вынужденно. Так он сходу взлетел на По-2 осмотреть, что там случилось, и взлетел со струбцинами на элеронах. Развернулся, управляя рулем направления, и сел. Сняли струбцины, и он полетел снова. Был очень грамотным и толковым летчиком. Готовил диссертацию к защите...".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное