Отец. Тогда пусть медитирует.
Мать. Как ты достал со своей индийской ересью!
Отец. Почему сразу индийской?
Мать. Да хоть с какой! Ты видишь, ребенку плохо?
Отец. Ребенку тридцать уже. У ребенка свой ребенок в пятый класс пошел.
Мать. Ну и что?
Миша начинает выть. Мать и Отец смотрят на него.
Отец встает и выходит из комнаты, нечленораздельно ворча. Мать трогает Мишу за плечо, тот сбрасывает его руку. Это повторяется несколько раз.
Зайка.
Входит Отец, в руках у него белый деревянный ящичек с красным крестом на боку.
Ищи валерьянку.
Отец
Мать. Давай!
Отец протягивает Матери блистер с таблетками. Та выхватывает – преувеличенно нервно.
Миша
Очень длинная пауза. Миша воет. Мать и Отец молчат.
Мать. Как так – не твой?
Миша. Вот так. Не мой.
Отец. А чей тогда?
Миша. Я не знаю. Чей-то. Но не мой.
Короткая пауза, во время которой Миша молчит. Мать и Отец переглядываются.
Отец
Миша. Батя! Стой на месте. Я не пойду к психиатру, даже не надейся.
Отец замирает. Мать смотрит на Отца, качая головой.
Мама, ты представляешь – ей сорок лет! И она даже не Оля, а… я не знаю кто.
Мать. В смысле – сорок?
Отец
Мать. Да помолчи ты!
Миша. Сорок лет, мам. Сорок лет…
Третья
Крохотный кабинет, в котором за тремя столами сидят Гриша, Лиза и Миша. На столах – старенькие компьютеры, стопки бумаг, степлеры, дыроколы и прочие канцелярские принадлежности. Гриша – высокий чернявый парень с модной стрижкой, Лиза – миниатюрная девушка с волосами цвета морской волны и пирсингом в носу и губе. Все трое одеты строго в соответствии с дресс-кодом: белый верх, черный низ, то есть Гриша и Миша в белых рубашках и черных брюках, а Лиза – в белой блузке и черной юбке. ГришаиЛиза продолжают начатый чуть ранее разговор, Миша клюет носом с чашкой кофе в руке.
Гриша. И вот он идет на кладбище. Обязательно ночью. Лиза. Я тоже ночью ходила – ну и что? Ничего страшного. Вообще не понимаю, почему люди боятся могил. Наоборот, круто!
Гриша. Не, Лизон, это тебе не такое кладбище, как у нас. Там нет могил.
Лиза. Ну а как тогда? Урны с пеплом? Типа колумбарий?
Гриша. Тоже нет. У них там совсем по-другому хоронят, если это вообще можно похоронами назвать.
Миша
Гриша. Ну простите меня, Михаил Иванович. Так знаешь?
Миша. Я не Иванович.
Лиза. Да отстань от него – пусть спит. Дальше рассказывай.
Миша. Я не сплю.
Гриша. Что-то ты какой-то занудный в последнее время стал, Мишкан.
Миша. Ты дурак.
Гриша. Ничего себе. Опасный парень Миша. Дерзит. Миха, не дерзи!
Лиза. Так что такое «небесные похороны»?
Миша. Я тебе не Миха.
Гриша. Миха-облепиха.
Лиза. Гриня! Оставь ты его в покое, а то расплачется еще. Рассказывай давай!
Короткая пауза, во время которой Миша, клюнув носом, отхлебывает кофе из чашки, а Гриша швыряет в Мишу скрепку, но промахивается.
Гриня! Ну что вы как маленькие!
Миша. Это не я. Это он.
Гриша. Ну и… короче. Когда у них кто-то умирает, то его… сажают. Ну, чтобы он как бы сидел. Ну не в том смысле, ты понимаешь.
Лиза. Я понимаю.
Гриша. И вот он так сидит целые сутки, а священник читает ему всякие молитвы из специальной книги – как бы помогает пройти посмертное путешествие.
Лиза. Здорово, наверное. Целые сутки с трупом! Хотя и утомительно.
Гриша. Ну, они привыкли.
Лиза. Все равно тяжело. У меня бы рот онемел – сутки бубнить.
Гриша. Но тем не менее.
Лиза. Ну ладно. Ну отбубнил священник. И все? Закапывают?
Гриша. В том-то и дело, что нет. Должно сначала три дня пройти, а потом близкий друг покойника относит его на типа кладбище.
Лиза. Типа?
Гриша. Ну для нас, потому что в нашем понимании это никакое не кладбище. Вот Миха, например, специалист по кладбищам. Он нам и подкинет точный термин. Да, Миха?
Миша
Гриша. Мишкан, нуты чего? Не злись, Мишутка! Это шутка! Утро же доброе.
Миша. Шутки у тебя замшелые. Из такого же замшелого детства.
Лиза. Эй! Ну хватит уже, а? Дальше рассказывай, Гринь.
Гриша. Тебе жена, что ли, давать перестала? А, Михуил?
Миша открывает глаза и смотрит на Гришу. Тот вскакивает, сбрасывая со стола степлер.
Че, бля?! Выйдем?! Выйдем?!
Лиза. Гриня, сядь!
Гриша. Основной самый?! Основной?!
Лиза. Гриня, сядь уже!