Летящие к Солнцу. Книга 2. База Судного Дня

Марселино пришел в себя первым. Я опять проморгал удар и покатился по полу, путая верх и низ. А какая-то из Вероник кричала:

– Так его! Ты всегда мне больше нравился, Рамирез! Возьми меня прямо здесь и сейчас!

Вот сколько, интересно, труда и времени вбухал Сантос в создание системы, которая скопирует голос Вероники и начнет меня им деморализовывать? Впрочем, надо отдать должное, прием работал. Взгляд мой то и дело устремлялся к столбу, чтобы убедиться: настоящая Вероника лишь скрипит зубами и неустанно пытается вырваться.

Марселино же пёр как танк, не зная преград и сомнений. Схватил меня, лежащего, за бока, поднял и, повернувшись, швырнул на пол. Вновь боль от удара тяжело отдалась в спину. Я закрыл глаза…

И все встало на свои места. Я – Риверос, управляющий механическим устройством. Я – одно целое с ним. Оно – мое зрение. И зрение стало абсолютным, а движения – легкими.

Удивление Марселино чувствовалось даже сквозь зеркально непрозрачное стекло, когда я обрушил на него серию ударов. От контратак уходил не задумываясь. Приседал, уклонялся, и бил, бил стальными кулаками по стальному туловищу, по защитному стеклу.

Я теснил Марселино к краю, и тот все больше уходил в глухую оборону, стараясь блокировать удары.

– Так его, мой герой номер два, не-Рамирез! – ликовал голос Вероники. – Размажь его, и я вся твоя! Можешь делать со мной, что захочешь!

Я недооценил противника. Оказавшись на самом краю, Марселино вдруг скользнул вниз. Пока я недоумевал и наклонялся, чтобы увидеть, как он грянется об пол, он провернул вот что.

Марселино не упал. Он ухватился за край площадки и, как только я перегнулся вперед, он сделал выход силой, технически безупречный, но с переходом в прыжок. Шишечка головы долбанула меня в стекло, я покатился по полу, а Марселино, судя по звуку, приземлился где-то неподалеку.

Пинок в стекло. Хватает, швыряет… Где я, черт побери? Как мне подняться на ноги, когда меня непрерывно избивает Марселино?!

«Давай сделаем что-нибудь очень крутое?» – обратился я с рацпредложением к своей оболочке. Это ведь хотя бы отчасти транспортное средство. У него должна быть душа!

Голос ме́ха у меня в сознании был безжизненным, равнодушным: «Я – это ты, и ты – это я. Во мне нет никаких секретов, я ничего не могу».

«Ну, тогда нам конец».

«Ну, конец так конец. Что ж мы, концов никогда не видели?»

От его унылого тона мне невпопад захотелось спать. Однако добрый, заботливый Марселино подбодрил меня борцовским броском. Перекинул через себя, и я долбанулся условной шеей о площадку, по которой пошла вибрация.

– Убей его, Рамирез! – визжала «Вероника». – Размажь это ничтожество по полу!

Не то от удара, не то из-за крика «Вероники», но что-то во мне сдвинулось, и некий фрагментик астроментальной мозаики встал на свое место. Я слышал, как рычит Марселино, вошедший в экстаз битвы. Видел, как он разворачивается, готовясь меня уничтожить. И понял: он слаб. Воин, поддавшийся эмоциям, всегда слабее того, кто трезво и холодно оценивает ситуацию. Я слышал это в каком-то фильме, где старый китаец тренировал пацана-задрота, который в конце завоевал сердце красавицы.

Второй фрагментик неспешно пополз к заданной позиции. Все это, все, что сказано об эмоциях, не имеет отношения ко мне. Потому что мои эмоции – это моя сила.

– Мое отчаяние – пламя, – прошептал я, вставая.

Я и в самом деле ощутил себя сгустком пламени. Удар Марселино я даже не пытался блокировать. Его кулак угодил мне куда-то в область плеча, но боли не было. Не было ни малейшего сотрясения. Я подался вперед, позволяя и Марселино следовать избранной амплитуде. Моя рука метнулась вперед и разворотила шишечку его головы. Оттуда брызнули снопы искр, показались провода и схемы. Бьющий огонь лишь обжигается сам.

Марселино отшатнулся. По металлическому корпусу пробежал электрический разряд, и я пожалел, что защитные стёкла непрозрачные. Увидел бы перекошенную рожу Марселино. Но даже и без того я, сверхэмпат по жизни, ощущал его эмоции. Раздражение, страх, ненависть, ярость…

Он бросился на меня, заглотив наживку. Ах, Марселино… Если бы ты сейчас успокоился, то скорее одолел бы меня, ведь я не умею драться. Но ты впустую расплескиваешь силу, как будто по-прежнему стоишь в Комнате Сексуального Уединения перед этим пошлым зеркалом.

А я мог ни в чем себе не отказывать. Нащупав очередную эмоцию – страх – я превратил его в силу. Боишься умереть, Риверос? Боишься потерять Веронику? Сражайся так, чтобы этого не случилось!

Страх бросил меня на колени в тот самый миг, когда кулаки Марселино должны были превратить меня в груду металлолома. Вместо этого он об меня споткнулся и кубарем покатился к краю. Почти низвергнувшись, он остановился. Стальные пальцы впились в стальной пол, прочертив глубокие борозды. Он серьезно разозлился. Даже развороченная шишечка заискрила с особой яростью.