Летят перелетные птицы

– Ну все, Анютка, хватит себя изводить. Давай, выкладывай, как на духу. Сразу на душе полегчает, когда все выложишь-то.

– Мам, я не могу…

– Нет, можешь! Все, как есть, говори! Не бойся, я пойму, дочка.

– Но это очень…долго рассказывать. И я не знаю – как об этом рассказывать… С чего начать…

– А ты не торопись, нам поспешать некуда.

– Тогда… Тогда я начну с дождя, с осени…

– С дождя?

– Да, с дождя…

Мать удивленно подняла вверх брови, но смолчала. Молчала она и в продолжение всего ее долгого повествования, лишь изредка взглядывая сбоку да задумчиво прикасаясь указательным пальцем то к губам, то к переносице, будто не терпелось ей перебить, возразить… А когда в ее грустном рассказе возникла Юля со своим насмешливым откровением, лишь гневно раздула ноздри, прикрыла глаза да слегка вздернула голову вверх. И снова – палец к переносице, туда, где давно обозначилась глубокая складка, нисколько, впрочем, не подпортившая спелой красоты ее породистого лица…

– …А вечером ты пришла с работы и мне эту горькую новость принесла – Варя умерла… Вот и все, мам… И я теперь не знаю, как мне со всем этим жить…

Вздохнув, мать помолчала еще немного, потом произнесла медленно, раздумчиво, глядя в темное окно:

– Да, дочка… Понимаю я тебя, очень даже понимаю… И я бы тоже эдак-то маялась…

– Ну, тебе и в голову ничего подобного бы не пришло, я думаю.

– А зря ты так думаешь, дочка… И у меня мысли всякие в голове бродили, когда отец занемог да его сразу на первую группу инвалидности определили… Ох, как он меня изводил первое-то время! То злиться начнет, то в ревности ударится, а то вдруг замолчит и лежит целый день, вроде как помирать собирается. Я снаружи-то полное спокойствие соблюдала, терпела изо всех сил, а втайне ой как на него злилась да судьбу кляла… Все думала – за что мне такое, до конца жизни за инвалидом ходить? А потом меня, знаешь, как осенило – да был бы мой Ванечка жив, чего ж я бога-то гневлю! Так вот и живем теперь, душа в душу… Ну, да ладно, не обо мне сейчас речь. Как же тебя-то вдруг обнесло с этой… любовью? Даже не знаю, как эту хреновину и назвать…

– Не знаю, мам. Обнесло вот. Решила, что имею право любимому человеку помочь. Наворотила сама себе бог знает чего! Взлетела в небеса глупой перелетной птицей, решила в лучшее для себя заглянуть… Думала, в любовь заглядываю, а на самом деле чуть грех на душу не взяла…

– Да, дочка. Вот в этом вся соль твоей беды и есть. Нельзя в лучшее заглядывать, надо любить то, что для тебя судьба определила. В этом и есть счастье – никуда не заглядывать. Тех, кто все время заглядывает, искушение, бывает, до самых костей объедает.

– Но без искушения так трудно прожить, мам…

– Конечно, трудно. Кто спорит? Искуситься – всегда легко. А не искуситься – труднее, конечно, зато и счастливее! Надо жить, просто – жить, как бог послал, делать свое дело, по земле ходить… По весне, по лету, по осени. Видеть надо уметь, слышать… Ты знаешь, каждую весну у нас на огороде даже земля по-новому пахнет! Надо только учуять, услышать… Ой-ой… Ты чего, опять, что ль, реветь вздумала?

– Да нет, это я так… – прогундосила она, торопливо сглатывая набежавшие слезы, – просто ты говоришь очень уж вкусно – земля пахнет… Наверное, я слишком толстокожая, если ничего такого не чувствую…

– Ты – толстокожая? Ой, да ерунды-то не говори… Ты у нас девушка добрая, душевная, таких еще днем с огнем поискать. Знаешь, как наши местные бабы тебя нахваливают? Вон, любую спроси! Как в поликлинику идут, только и норовят к тебе на прием попасть! Говорят, лучше, чем ты, докторов и не видели. А уж старухи – те вообще в тебе души не чают…Нет, не наговаривай на себя, дочка!

– Не надо, мам… Никакая я не добрая, если смогла такое вытворить… Как, как я теперь с этим дальше жить стану? Так и буду в душе до конца дней грех носить?

– Нет. Не будешь. Это пройдет, дочка. Перевернется все и на место встанет, и душа со временем еще лучше прежней будет.

– Хм… Как ты говоришь, надо же! Слово в слово, как та женщина, которая со мной рядом на скамейку присела. Я и не знала, что ты у меня такая, мам…

– Какая – такая?

– Очень мудрая.

– Я-то мудрая? Ой, да не смеши! Такую мудрость каждый сам про себя сознает, только чуть позже, с возрастом. А ты у нас маленькая еще, тебе рано… Потом научишься…

Они вздохнули в унисон, сидя голова к голове, помолчали. Вдруг мать живенько встрепенулась, затрясла ее за плечо:

– Ой, Анютка, голова ж я садовая! Я же главную новость забыла тебе сообщить! Сегодня иду с работы, а навстречу мне Настя Захарова, ну, та, которая дачница, у них участок на нашей улице куплен… Ань, продают они участок-то! И дешево продают, главное! Надо брать, Ань!

– Так Леха говорил, что вроде на фабрике у вас выделяют…

– Да ну! Те участки плохие, на выезде, пока добежишь… А этот – рядом с нами! С внуками водиться сподручнее, и вообще… Нормальный дом отгрохаете, детей нарожаете…

– Ага… И дерево посадим…

– Да, и дерево, Ань! И вообще, все будет у вас хорошо…