Летит стальная эскадрилья

И вот, прибыв в полк, Бабий попросился в мою эскадрилью. Летал он слабее своих товарищей — в воздухе терялся, ориентировался плохо. На земле же пытался компенсировать это своим балагурством, развязностью, чем вызывал только неприязнь у боевых летчиков.

Иным был младший лейтенант Показ. Молчаливый, несколько угрюмый, с небольшими, вечно припухлыми глазами, он хорошо пилотировал, но ориентировался в воздухе тоже крайне слабо, иногда терял аэродром даже при полете в зону.

Перед стартом я еще раз отдельно поговорил с Бабием и Показом о серьезности предстоящего полета. И мы взлетели.

День стоял солнечный, видимость хорошая. У самой линии фронта, однако, появилась облачность. Тогда мы снизились под облака и пошли вдоль Вислы. Тихо, спокойно… Эфир молчит.

Что ж, думаю, пока неплохо: молодые напряжены, конечно, до предела, опытные рассматривают места недавних и предстоящих схваток… И вдруг в этой тишине раздался крикливый тревожный возглас:

— Борода! Я — Бабий! Слышу гул вражеских самолетов.

Привычно осмотревшись, кроме своих, я никого не увидел:

— Противника не вижу. Уточните! — передаю по радио.

— Уточнить невозможно. Бабий слышит, но не видит противника, — ответил за моего ведомого Синюта.

— Вот это слух! — поддержал Щепочкин. Ребята посмеивались над молодым.

— Прекратить разговоры! — скомандовал я. — Справа обстреливают зенитки, доворот влево!

Справа и ниже действительно появились многочисленные шапки разрывов снарядов «эрликонов». И тут Бабий, шедший на боевом интервале, подтянулся почти вплотную к моему самолету.

— Бабий, займи боевой порядок. Так одним снарядом по обоим шибанут!.. приказал я.

Ведомый неохотно отошел вправо.

На посадку я завел группу к аэродрому так, чтобы молодые пилоты сориентировались не спеша — видимость несколько ухудшилась. Первым после роспуска должен был садиться Показ, но следовавший за ним Синюта перед третьим разворотом Показа из виду выпустил. Я запросил по радио о его месте — летчик не отвечал.

Что-то сразу подсказало: аэродром Показ потерял. Приказав всем садиться, я начал набирать высоту над летным полем, запрашивая Показа по радио. Вскоре он отозвался.

— Ты где? — спокойно спросил я.

— Не знаю, — прозвучало в ответ.

— Набери высоту 2000 метров, встань в круг и передавай мне, что видишь под собой, — приказал я.

— Аэродрома не вижу!

— Ну а что видишь? — Я старался сориентировать его на местности.

— Вижу дорогу, по которой большое движение машин…

Попробуй найти по такой информации иголку в стоге сена! И только когда Показ передал более характерный ориентир, я понял, что он крутится в десяти километрах от аэродрома, где я его тотчас нашел и привел на посадку.

При рулежке в конце полосы я заметил поломанную «Кобру», возле которой уже собрались техники. Оказалось, вывел самолет из строя Бабий. Выполняя посадку на большой скорости, со сносом, он умудрился еще «скозлить», и, конечно же, столь грубого приземления передняя стойка шасси не выдержала. Не много ли происшествий для одного тренировочного вылета?

Наг разборе полетов ни Показ, ни Бабий свои ошибки объяснить не смогли. Для летчика же это важно. Ясным становилось одно: придется долго и терпеливо учить их сначала на земле, затем уже в воздухе, прежде чем отправить на боевое задание.

Надо сказать, Иван Бабий боевым летчиком так и не стал — его отправили в тыл. Показ продолжал летать, но со многими незадачливыми причудами…

Зато успешно осваивали программу подготовки к боевым действиям остальные молодые пилоты — младшие лейтенанты Овечкин, Кочкин, Цикунов, Никитин, Симковский. Особенно мне приглянулся мой земляк — тихий, скромный, белобрысый, несколько сутуловатый белорус Владимир Симковский. Внешне он казался несобранным, вялым, по выправке и подтянутости мало походил на кадрового офицера. Однако это был сильный духом пилот, с хорошими волевыми и моральными качествами. Володя быстро усваивал летные навыки военного времени. Я все чаще брал его к себе ведомым при выполнении учебно-тренировочных полетов, каждый раз постепенно усложняя маневренность, и самолет Симковского следовал за моим не отрываясь. Хорошо ориентировался молодой летчик в воздухе.

Когда мы закончили программу летной подготовки к боевым действиям и составляли в связи с этим новый боевой расчет эскадрильи, я не задумываясь назвал своим ведомым младшего лейтенанта Симковского. Владимир летал со мной до конца войны, показав при этом высокое летное мастерство и смелость. Правда, на выполнение самых ответственных заданий, когда в бой шли только «старики», я по-прежнему брал в напарники Константина Щепочкина. Но это случалось все реже и реже. Щепочкин уже сам успешно возглавлял пару — его верным ведомым был молодой летчик Цикунов.