Летняя королева

– Немцам приказали переправиться через рукав, и нам тоже. Когда мы отказались, греки урезали поставку продуктов, угрожали нам, натравили на нас неверных, а сами стояли рядом и ничего не предпринимали. В какой-то момент мне показалось, что сейчас мы погибнем. – Он дотронулся до оцарапанной щеки. – Тогда мы отослали депутацию императору, и тот заявил, что понятия не имел о происходящем, и пообещал исправить положение, но солгал. Должно быть, это он приказал урезать наше довольствие, а что касается атак неверных, то он палец о палец не ударил, чтобы предотвратить их. Комнин дал ясно понять, что мы для него как стая саранчи, в то же время он желает, чтобы мы проводили все сражения и погибали, пока его войска будут наблюдать, ковыряя в носу. – Де Бретёй скривил рот. – Нас используют, сир, и делают это люди, ничем не лучше самих неверных. Император заключил перемирие на двенадцать лет с атаковавшими нас племенами. Какой христианский правитель пойдет на такое?

– Нравится нам то или нет, но греки должны помочь нам благополучно переправиться на другой берег со всеми припасами и оружием, – заявила Алиенора. – Мы обязаны продолжать говорить на языке дипломатии.

Людовик бросил в ее сторону холодный взгляд:

– Вы имеете в виду, мадам, язык обмана и предательства?

– Я имею в виду цивилизованный язык. С нами обращаются подобным образом, потому что видят в нас варваров, не обладающих ни тонкостью, ни хитростью. Я не говорю, что так оно и есть, просто они так нас воспринимают, и если мы хотим продвинуться к их воротам, то это можно сделать без помощи мечей и щитов.

Людовик приосанился.

– Я и есть меч Господа, – заявил он. – Я не сойду со своего пути.

Одо де Дрёй кивнул у себя в закутке и записал слова Людовика.

– Никто вас об этом и не просит, – устало сказала Алиенора, теряя терпение. – Вода камень точит, даже самый твердый. А еще она протекает сквозь малейшие щели. Мы должны сейчас стать как вода.

– Как будто вы все знаете, – презрительно изрек Людовик.

– Да, знаю. – Алиенора поднялась и направилась к выходу из палатки. В этот час уже было темно, и костры, горевшие на равном расстоянии друг от друга, напоминали гигантских светлячков, пойманных в паутину. Королева взглянула через плечо на Людовика. – Нам нужно отдохнуть, а еще – собрать припасы. Ты мог бы отказаться от всего этого, поскольку не доверяешь императору греков, но если речь идет о примирении, подумай, что можно выиграть из того, что Конрад уже проиграл.

– Интересно что? С какой стати мне пожимать руку человеку, который заключает перемирие с неверными и натравливает их на моих людей? – высокомерно проговорил Людовик.

– Ты продвигаешься по его стране не как воин, а как паломник, – напомнила Алиенора. – Подумай обо всех церквах и святынях в Константинополе, которые Конрад так и не увидел. Подумай о драгоценных реликвиях: терновом венке, царапавшем лоб нашего Господа, гвозде с распятия, запятнанном Его драгоценной кровью. Камне, который откатили с Его надгробия. Если ты желаешь увидеть эти вещи, дотронуться до них, тебе следует найти общий язык с их хранителем, каково бы ни было твое мнение о нем. – Она взмахнула рукой, и от ее длинного рукава повеяло запахом ладана. – Разумеется, если тебя не волнуют эти вещи, ты не хочешь их увидеть, тогда ступай своим путем с мечом в руке.

На щеке Людовика дернулся желвак, но он промолчал.

– В словах королевы есть резон, – подал голос Робер де Дрё. – Мы добьемся большего успеха, чем немцы. Вы сможете переговорить с императором о том, как обращаются с вашими людьми, и добиться дипломатической победы, которая только прибавит славы Франции.

Алиенора сочла разумным покинуть совет на этом этапе. Жоффруа останется и будет ее глазами и ушами. Она знала, что Людовик уступит, но только не в ее присутствии, поскольку никогда не согласится с ее точкой зрения открыто. Он ведь из тех дураков, кто не найдет даже собственной задницы.

Глава 28 Константинополь, сентябрь 1147 года

Огромный город-цитадель Константинополь занимал треугольник суши, с двух сторон граничащий с морем и защищенный высокими стенами. С востока, внутри еще одного препятствия, его правый фланг охранялся водным бассейном, известным под названием рукав Святого Георгия. Приток заканчивался массивной цепью, мешавшей кораблям подняться вверх по широкому устью и атаковать городские стены.

Жарким сентябрьским утром французская армия подошла к стенам города и разбила лагерь. Алиенора поменяла серую коренастую лошадку, на которой проделала весь путь из Парижа, на резвого золотисто-гнедого жеребца, присланного от императрицы Ирины. Его бока отливали металлическим блеском, а шаг был мягкий как шелк, отсюда и кличка – Серикос, что на греческом означало «ткань». Людовику тоже подарили коня: это был жеребец цвета сверкающего на солнце снега. Оба животных были упитанны, с блестящей шерстью, в отличие от лошадей крестоносцев, потерявших форму во время тяжелого переезда и совершенно непригодных для испепеляющей жары Ближнего Востока.