Летние гости

На осевшем снегу начинают появляться следы: кто-то на лыжах прошел — проступили полоски, волк к крайним домам подбегал, и это тоже заметно стало, вызвало запоздалый страх. Все весна показывает, что и где делалось зимой. Ничего не укроется.

Дом городской был большой. Жителей в нем помещалось больше, чем во всей Лубяне. Но неизвестно, что за люди живут. Слышно только по запахам: кто-то рыбу жарит, кто-то грибные пироги завернул, а кто гороховицей доволен.

Видно, не одного Степана выгоняли курить на лестницу.

— Шура, иди дымить на площадку, — слышался женский крик в квартире, что пониже, и какой-то мужик-бедолага послушно выходил табачить. Чиркал спичками, кашлял. Его про себя прозвал Степан Шурой-нижним. Шура-нижний был, видно, непоседливый. Курил и напевал чего-то, похлопывал ладошкой по стене, насвистывал.

Степан, накурившись, тихонько заходил обратно в квартиру. Пусть там Шура без него постоит. Но однажды Степан не поспел уйти. Этот Шура-нижний в легоньком физкультурном костюме взбежал наверх. Был он совсем молодой, лет тридцати, косоглазый, сутулый, с упругим, как проволока, мотком волос на голове. Задний карман оттянут каким-то железом. Тисками, что ли.

— Это вы курите, значит? — с удивлением разглядывая Степана, спросил Шура.

— Выходит, что я.

— А я думаю: кто там тихонько покряхтывает? Отец Семаковых?

— Отец.

— Его или ее?

— Сергей сын мой. В гости я приехал, — объяснил Степан.

— Ну, я сразу понял, что вы его отец, тихий очень, как и он у вас.

— Да не больно я тихий, — обиделся Степан. — Могу и…

Но на это Шура не обратил внимания.

Теперь они стали сходиться на средней площадке и разговаривать про деревню.

— Вот ты мне скажи, Степан Никитич, когда у нас деревня надежно поднимется? — остро взглядывая, допытывался Шура. — Город вам помогает, государство помогает, а вот ты рассказываешь, что солома — единственный корм.

Степана и в поезде попутчики расспрашивали, как в деревне дела, почему подняться не может. Одна старуха особенно настойчивая оказалась. Вначале будто простенькая была.

— У меня дом номер два, квартира два и внук двоечник. К нему и еду. Отбился от рук у родителей. Зовут: приезжай, вся надежда на тебя. Вот и еду.

А потом вставила в ухо проводок и начала выспрашивать, зачем люди из деревни уезжают. Там ведь воздух чистый, цветы, простор. Почему? Видно, работы тяжелой боятся? Степан сначала объяснял, что порядок не везде есть, молодежи свет посмотреть хочется, специальность получше деревенской приобрести, а старуха все про парное молоко, какое она много лет назад пила, про воздух. Степан отвернулся к окну. Обиделся. Что она понимает, эта старуха, пятьдесят лет, как в деревне не бывала. Не один воздух нужен.

И от Шуриных вопросов Степану стало не по себе. Получалось, что будто сам Степан виноват, будто лодырь. Не может дело в Лубяне поправить. И другие тоже лодыри. Все, мол, помогают деревне, а без толку.

— Эх, сундук, сорок грехов, ты брось деревню зря винить, — сказал он. — Когда твой завод строили, дак деревня давала свои соки. И народ на нем работает тоже из деревни. Останови на улице и спроси — каждый второй скажет, что он деревенский. Вот и не хватает народу в деревне. А ей, как и заводу, надежные люди нужны.

— Ну, а к чему в деревне много людей? Машины есть, — опять напер на него Шура.

— Старух, что ли, на машины садить?

Курение затягивалось, и теперь уже их разлучали, зазывая из квартир. Опять Веля не больно была довольна. Нехорошо стоять на площадке и спорить.

Как-то Шура-нижний завел Степана к себе домой. Везде в квартире у него расставлены были кораблики. Некоторые хитроумно сделаны из дерева, другие из латунных пластинок, а один даже выточен из слоновой кости.

Ух какие руки, оказывается, были у Шуры! А ведь вовсе нескладный парень на первый взгляд, не мастеровитый.

— Ты это што, для ребятишек или как? — расспрашивал Степан, разглядывая кораблики. — Если для ребятишек, так больно работисто. Каждый гвоздик самому надо ведь сделать.

— Нет, не для ребятишек. Может, музею подарю. Просто интересно мне это. Вот делаю первый русский корабль «Орел». Знаете, сколько мучился, пока описание нашел? Чертежей ведь нет. Он еще при отце Петра Первого был. Четыре года я описание собирал.

— Тогда ясно, — понял Степан. — Помнить о тебе будут. А вот я помру, меня помянуть будет нечем. Что сделаю, за год съедят — не помянут, — сказал он и добавил: — А не помянут, так и хрен с ними. Обидно только, тоже ведь что-то хорошее делал. С самого детства в работе.

Тут Шура ничего не мог сказать: правда есть правда, крестьянская работа такая.

Степану понравились кораблики, стал он упрашивать Шуру, чтоб дал чего-нибудь ему поделать. Руки вдруг зазудели.

— Да нет, я сам. Все сам люблю сделать, — не соглашался тот, но потом, видно, жалко стало Степана, дал ему маленький станочек. Надо было крутить ручку и через валики прогонять проволоку. Она становилась плоской, отпечатывались на ней украшения — дубовые листочки с желудями, фигурки. Это для того, чтобы борта корабля украсить.

Крутил Степан ручку и рассказывал Шуре: