Летние гости

Степан понял одно: поскольку лубянцы теперь были в совхозе, Геня-футболист незадолго до ухода дал слово всех коров скупить, потому как, по его соображению, мешали они подъему экономики совхоза.

По-прежнему с важностью в лице подошел Тимоня-тараторка.

— С деньгами все теперя, я гляжу, — сказал с сипотцой.

— Дак возьми деньги, возьми. Их не подоишь, — выкрикнула Нинка и потрясла пачкой десяток.

— Да вы што, бабы, — как будто объясняя всем давно понятное, говорил Тимоня. — Скот личного сектора покупается, чтоб вы не отвлекались от общественного хозяйства, чтоб…

Женщины не дали ему говорить, заглушили:

— А робенков как кормить? Вон Мережко-то небось не скупает. Головастый мужик. А вы затеяли.

— Совхоз обеспечит, — уверенно отвечал Тимоня. — По пол-литре на ребенка.

— А дальним-то как? За двенадцать верст чесать из-за кружечки молочка?

— За несколько дней взять можно, — не теряя уверенности, растолковал Тимоня. — А Мережко нам не указ.

— Как это не указ?

Подскочил Егор Макин с истрепанной гармонью под мышкой, заорал:

— А я знаю, бабы, чо делать надо. Вот вечером, как Тимоня заговорит по радиву, сколько надоили за день, включайте скорея, и молока по ведру нальется. Обещать-то он у нас мастак.

— Ты… Я тебе, — замахнулся Тимоня на Егора, но тот развернул гармонь и пропел:

На сметану и на творог
У лубянцев аппетит,
Да не у каждого совхозничка
Коровушка доит.

Бабы засмеялись, завизжали. Тимоня по-петушиному топнул ногой и отступил в сторону.

— Ты, Макин, политическую моменту не понимаешь! — крикнул он Егору.

— А я молоко люблю, — огрызнулся тот. — Молоко для меня политика.

Степан тихонько встал и проулком пошел к дому. Нет, не легче стало в Лубяне. И правильно он сделал, что нашел у Сергея работу. Года три помаяться можно, а потом дадут сыну квартиру побольше, и все устроится. Конечно, не деревенский простор, да чего поделаешь. Живи не как хочешь, а как придется.

Ольга, бледная, в старушечьей шали шалашиком, сидела на завалинке, крошила для куриц хлеб. И ее выманило солнце. Степан кинулся к ней.

— Степа, — всхлипнула она, — ты что это, с ума сошел? Уехал и уехал. Это теперь я оклемалась маненько, а ведь думала, што так и помру одна, без тебя. Грипп какой-то лешачий привязался, да не простой, а с названием. И не выговоришь.

ГЛАВА 3

Ольга, хоть поматывало ее от слабости, на другое утро раным-рано загремела сковородником.

— И так уж целых две недели проколела, — с обидой на себя говорила она. Захотелось ей попотчевать Степана горячими оладьями со сметаной, с рыжичками, с топленым молоком и другим домашним припасом. И мед, и масло тоже были наготове. Стал теперь Степан и муж родной, и гость дорогой. Поди, ненадолго приехал. Толком еще не говорили про это, все оттягивал Степан решительный разговор.

Степан выскочил в ограду за дровами. Погожий день уже светил во все щели. И тихо-тихо было в деревне. Не пугали тишину ни моторы, ни человеческие голоса. Степан вышел в задние ворота ограды, глубоко вздохнул: от сруба недостроенной баньки пахло лесом, мхом и смолой. С бревен на щепки тяжело и гулко, будто свинцовые, падали капли росы. Дорогими бусинками висели сверкающие капли на ветках, на молодой травке. В березах бойко переговаривались скворцы. Видно, рассказывали о том, как летели, какой была дорога. Воробышки прислушивались. Им, конечно, было интересно узнать у прилетных гостей, как там, на юге, живется, как с кормом да гнездами.

Наверное, есть такой вот язык промеж птиц?

Коснись людей, так они приезжего слушают, открыв рот, пока он не выговорится. Вчера вон Степан на удивление себе перед Ольгой разговорился.

Легко и вольно дышалось тут. И не было на душе такой скованности, которая теснила Степана в городе. Все свое, привычное и понятное было вокруг. И вроде ничего не заботило. Лиственница дяди Якова, оставшаяся на месте родной деревни Сибирь, была видна отсюда, напоминала о близком давнем.

Нет, не поехал бы отсюда Степан, кабы все шло ладом. К другому житью привыкать — разве шутка? Да не одному ему, и Ольге, и Даше. А как там заладится жизнь? Вдруг их Веля станет гонять: то не так сделали, то не эдак ступили. А дом уж они продадут, и некуда будет вернуться. Да если и не продадут, так, уехавши, со стыдом возвращаться — тоже это поперек горла.

— Ну, ты чо, уснул, Степан? — крикнула из сеней Ольга.

Так ничего и не решив, понес Степан беремя дров в избу.

В этот блинный день и нагрянул к Семаковым новый директор Зотов. Вошел, весело поддел Степана:

— Ай да гость, знает, что поесть, — шляпу снял, кинул на гвоздь.

Степан вскочил из-за стола, будто застали его за каким-то стыдным делом.

— Садись, Кирилло Федорович.

Зотов не отказался, сел к столу. Каленые оладьи нахваливал, рассматривал фотографии в остекленной раме: это кто, а вон тот, в ушастой шапке? В общем держал себя так, будто только затем явился, чтоб поесть оладий. Похвалил дом:

— Хорошо, когда сам хозяин в руках топор держит. Только обшить бы надо. Пилораму вот ставим. Дощечек напилим, дом вагонкой обошьешь.