Летние гости

— На месте бригадир? — будто дело у нее. И опять сидит, не знает, чего сказать.

Раза по три в день ждала ее «Беларусь» у конторы. Выскакивала Даша из кабины в отглаженных брючках, новой кофточке — ни дать ни взять в клуб собралась.

Тогда будто бы Афоня ей и сказал:

— Ух, какая ты, Дашенька, красивая! Ослепну!

А она рассердилась:

— Какой вы, какой вы! Смеетесь все. Заходить больше не буду.

— Да что ты, Дашенька, — Афоня руку прижал к сердцу. — Жалко, если ветродую достанешься. Ты такая милая да хорошая, что больше таких на всей земле нет.

Она засияла вся, бросилась на волю, а потом вернулась и через окошко сказала Степану, но так, чтоб и Афоня слышал:

— Пап, маме скажи, что я в Иготино поеду, долго не вернусь, до ночи.

И раньше бывало, задерживалась Даша в дороге. Как-то около гиблого места, на повороте к реке, скопилось машин двадцать. Она взялась на своем тракторе эту пробку проталкивать и до ночи провозилась. Шоферы об этом даже в районную газету написали: так, мол, и так, молодая трактористка помогла выехать, а когда спросили, кто такая, унеслась на своем тракторе и фамилию не сказала. Но они все равно узнали, кто она, и вот передают спасибо.

И вправду, любила Дашка так пролететь, чтоб люди головами качали: бес — не девка! А Степан за это ее ругал:

— Сорвиголова! Налетишь на самосвал, ни от тебя, ни от трактора ничего не останется.

А дочь только смеялась. Глупая еще. Все ей шуточки.

И вправду в этот раз Даша задержалась в поездке. Ольга не спала, раза три ужин разогревала. Чуть заслышит мотор — сковороду на электроплитку, а оказывается, это другие тракторы проезжали.

Ночью она не выдержала, разбудила Степана.

— Отец, отец, храпишь, а Дашки-то ведь нет.

— Ну? — удивился Степан.

— Вот тебе и ну!

Степан натянул сапоги, прямо на майку накинул ватник и, еле справляясь с зевотой, пошел на улицу. Над Лубяной стояла ночь. Бесплотный месяц пахал тучи. Тишь. Только Степановы сапоги стучат по дороге. Остановился, прислушался — немота. Даже ни одной пичуги не слышно. Побрел Степан к мастерским. Может, во дворе трактор поставила, а сама сиганула в кино? И трактора во дворе не было, и, судя по всему, Дом культуры закрыт: ни единое окошечко не светится. У Егора Макина и у Нины тоже огня нет. Выходит, где-то в дороге застряла Дашка. Одно беспокойство из-за этой девки! Застрянет в дороге, страху натерпится. Был бы Серега трактористом, так Степан бы заботы не знал. А тут разные думы в голову полезли. Налетит в темноте машина какая на нее. А если средь леса задержка? Еще волк перепугает. Болтали, что у Мережки в совхозе волчья стая стельную корову на выпасе задрала.

Вдруг уловил Степан стрекот мотоцикла, потом рокот «Беларуси». Вскинулся свет фар где-то у моста и погас. Может, забуксовала Дашка и не знает, как выбраться?

Степан зашагал напрямую к мосту. Дашин трактор и вправду темнел у обочины дороги. Тут же был мотоцикл. «Афоньки Манухина», — опознал Степан.

Теперь и другие, еще хуже прежних, опасения охватили его. Боясь и совестясь чего-то, пошел он к берегу. Там дочь должна быть. Степану вдруг понятно стало, почему Даша то и дело забегает в контору, почему басится перед бригадиром, зачем так громко сказала, что сегодня вернется поздно. Ох, девка, девка! Никаких забот он с Сергеем не знал, а с этой…

Булькнуло у самого берега. Степан замер. Что это? Видно, щука всплеснулась, гоняясь за сонной сорогой. Пошли водяные круги. Они шли все шире и шире, затухая в плавучих листьях водяных лилий. В это время, видно, оттого что было вовсе тихо и спала Чисть, услышал Степан радостный шепот дочери:

— Ой, красиво-то как…

«Она и заботы не знает», — с обидой подумал Степан.

— Долго красоту наводишь, Дашенька, — послышался голос Манухина.

— Подождите еще. Смотрите. Вода как черное зеркало. Бывает черное зеркало?

Манухин ответить не успел — вышел из тени деревьев Степан.

— Что же ты, Дашка, — упрекнул он дочь, — мать не спит. Хоть наказала бы, што столь поздно вернешься.

— Трактор у нее заглох, — сказал Манухин.

— Да, ты знаешь, пап, ничего сделать не могла. Спичек не было, а так не видно, — не измученным, не горестным, а веселым голосом откликнулась дочь. Вытирая на ходу косынкой лицо, она подошла к нему: — Не сердись, папуня. Все хорошо. Вот Афанасий Емельянович помог. Проезжал мимо. Исправил.

Степан, конечно, не поверил: «Мимо он проезжал. Да ждал, наверное, сундук, сорок грехов. С чего средь ночи тут ему быть?»

— Контакт разъединился, — сказал Манухин, и по тому, с каким старанием стал объяснять, где разъединился контакт, опять почувствовал Степан что-то неладное: больно уж оправдаться хочет.

Позднее ругал себя Степан: не хватило духу сразу поговорить с Манухиным прямо, по-мужиковски. Понял бы, поди, тот, не польстился на глупую девчоночью любовь. Но чего-то поостерегся. А ведь шире-дале пошло. В иготинской столовой не раз видели после этого Афоню и Дашу. Дескать, притащил он ей на подносике суп и второе, в буфете шоколадину купил. Все люди заметили.

Тут Степан не выдержал и на Дашку накричал: