Летние гости

— Видала я всяких, — лихо отвечала Аграфена, — ходят разные да портфелями пужают. — И уже в расчете на то, что слышат ее люди, сидящие в избе, добавляла: — За доброе дело хоть пострадаю. Богу угодно, значит, штоб пострадала. Дальше она говорила уже тише, одному Тимоне:

— Обирать явился, идол двухетажной?

— Надо, надо тебя потрясти, — хохотал Тимоня и шел в избу.

На пороге он морщил нос от спертого воздуха, орал на баб и мужиков, приехавших к его матери невесть откуда:

— Ну чо, оглоеды, расселись?! Хоть бы пол вымыли, а то ведь, как в сортире, тунеядцы, вонь развели.

Аграфенины постояльцы и вправду вставали, ковыляли по воду к колодцу, принимались мыть пол.

Уезжал Тимоня не пустой, забирал принесенные матери за «пользование от болезней» отрезы штапеля, головные платки.

— Чо тебе все темное несут?! Девке моей поцветастее надо. Не принимай темное-то, пусть стаскаются в магазин да побелее чо принесут.

— Ишь указчик, — ворчала Аграфена. — Дар дак дар, кто чо дал, неволить грех.

В клети Тимоня сливал из разных бутылок вино в свой ведерный бидон и тоже был недоволен:

— Тьфу, свекольник по рупь две. Нет чтоб водки принесли. Скупой народ. И чтоб вылечили их, и чтоб дешево обошлось. Тьфу, скупердяи!

Перед отъездом он вызывал мать в сени и требовал:

— Дай-ко сотняги две.

У Аграфены лицо каменело, становилось сердитым.

— Чо они, растут у меня? Прошлой раз обчистил.

— Ну-ну, давай не ерепенься, — прикрикивал Тимоня. — Вон Степану ехать пора, — хотя Степан его не торопил и ехать пока не собирался.

— Нету, — говорила тетка Аграфена.

— Есть!

— Нету!

Тогда Тимоня начинал пугать Аграфену:

— Последний раз говорю: дашь или нет? Не дашь — теперь же к милиционеру Фетинину пойду. У него есть приказ на твой арест, да я его уговорил: старуха, мол, вовсе бестолковая, чо с нее возьмешь. А теперь передам: вовсю людей калечит, не справляюсь с ней, забери и суди ее как тунеядку по самой строгой статье.

По Аграфениному лицу можно было понять: верит и не верит Тимоне. А тот уже говорил Степану:

— Вправду ведь, своими глазами акт видел. На синей бумажке написан.

То, что акт на синей бумаге, Аграфену пугало. Значит, вправду видел.

Тетка Аграфена задирала подол широкой верхней юбки, отвернувшись, рылась в тайном кармане, шуршала деньгами.

— На, брандахлыст двухетажной, — говорила она и совала Тимоне согретую на животе пачку денег. «Двухетажным» сына она называла потому, что он ее ругал и в глаза, и за глаза за то, что слывет ворожейкой и знахаркой, и в то же время вырученные на этом деньги забирает у нее, да еще требует побольше.

Тимоня бегло пересчитывал деньги, снова тянул руку:

— Мало! Тут сто семьдесят. Тебе еще натаскают, а мне вот так нужно, — и резал себя ладонью по тонкой, цыплячьей шее. — Девка замуж собирается. Скажу, бабка вовсе заскупела, ни рубля не дает.

Про девку он, наверное, врал, она еще в восьмом училась. Но Аграфена опять рылась в потайных складках юбки, совала и вправду, видно, последние деньги, потому что были это уже рублевки да трешницы.

Сердито хлопнув дверью, уходила она в избу, а Тимоня весело шагал к трактору. Ни «прощай», ни «до свидания» они друг другу не говорили.

— Выпей, Степан, — предлагал Тимоня и протягивал бидон.

Степан с Тимоней выпивать не любил. Всегда неладно это кончалось. Нехорош был выпивший Тимоня-тараторка.

— Не могу. Тебя ведь везти, поди, придется, — объяснял отказ.

— Нелишне бы.

— Выпившего-то меня за загривок и…

— Ну, я сам нештатный инспектор ГАИ, — хвалился Тимоня. Поди, врал.

— Иди ты! — и удивлялся, и негодовал Степан. — Голова!

— Жизнь, Степа, научит вертеться. Ну, давай пей.

— А обратно как? Я ведь без тебя поеду. Обратно поеду пьяный, меня за штаны и…

Тимоня пил вино прямо из бидона, утирал губы ладошкой и подставлял бидон Степану. Тот отстранял посудину и заводил мотор. Что-что, а пить с Тимоней закаину дал.

Когда подъезжали к Лубяне, Тимоня заметно веселел, хотелось ему перед Степаном похвалиться.

— А-а, ладно, — говорил он, — плевать я на твою «хлопушу» хотел, — это он так Степанов трактор называл. — Мне Зотов газик даст. Вмиг до дому домчусь.

— Как знаешь, — с обидой за трактор говорил Степан и, высадив Тимоню, больше ни секунды не задерживался, хоть видел, что тот машет рукой и приподнимает, показывает свой бидон:

— Зря ездил, только настроение все испортил, — говорил Степан Ольге.

— А тебе говорено было — не езди.

— Дак как?

— Вот тебе и «как». Все обидеть Тараторку боишься. Да он, чем чаще будешь показывать от ворот поворот, тем тебя выше станет ценить.

«Да, Ольга правду говорит», — думал Степан, а в другой раз опять вез Тимоню. Умел тот подъехать к Степану, находил слабые струны. Сначала разжалобит или что-то наобещает, а потом уж попросит довезти.