Летние гости

— Как тебе не совестно, тетка Аграфена! Что ты мелешь-то? Если я, к примеру, о завтреве не стану заботиться или детей своих кормить не стану, дак кем тогда я окажусь?

— А никто никому не обязан, — вскидывала голову тетка Аграфена.

— Как это так? — удивлялся Степан. — Родители обязаны детей на ноги поставить, уму-разуму обучить. Ты сама-то разве без материной подпоры по земле побежала? Да если о завтреве никто думать не станет, вся земля погинет. Города грязью зарастут, на полях лебеда да репейник останутся.

Бабы уж Степану начинали кивать: правда, правда, Степан, под лежач камень вода не течет.

— Откуда ты дури-то такой набралась? — выспрашивал он Аграфену.

— Мудрые старцы есть, — загадочно поджав губы, говорила Аграфена, — по древним книгам предсказано, што всю землю проволокой опутают, железные птицы по небу полетят, огненный конь по земле проскочит. Все ужо сбылось. Война была — это и есть конь огненный.

Степан, стараясь не сердиться, спрашивал Аграфену:

— Дак пошто ты больно железных птиц-то ругаешь? Ведь теперь и попы на самолетах летают. Чо же тут плохого-то? Врача к больному в самую даль доставляют. А война, война для всех горем была.

— А чо попы, попы — первые греховодники, — начинала сердиться и тетка Аграфена. — А война в наказанье…

Тут уж Степан выходил из себя:

— Сам я видел лагерь в Польше, там не только взрослых, а и ребятишек сжигал Гитлер. Им-то какое наказание, какой у детей грех?

— За грехи отцов, матерей, — сухо говорила Аграфена.

— Дак, выходит, Гитлеру бог передал в руки суд над людьми творить? — спрашивал Степан, готовый уже загнуть два слова, чтоб облегчить душу.

Ольга, наверное, по лицу его видела, что не сдержится он.

— Ну чо, Степан, раскипятился-то? — встревала она. — Ты уж, тетка Аграфена, не туда повела разговор. Не туда. Чо касается войны да детишек, ты уж зря.

Бабы принимались успокаивать Степана:

— Плюнь-ко ты на нее. Мелет не знай чо.

Ольга подхватывала Степана и увлекала к своему дому.

Но Аграфена не сдавалась.

— В божественных книгах древних предсказывается… — кричала она вслед.

— Лучше бы они добру учили, — оборачивался Степан и делал несколько шагов обратно, — как добиться, чтоб дождь уборке не мешал, какие такие хлебные сорта найти, чтоб…

— Пойдем-ко, пойдем, — тянула Ольга Степана к дому, — завтра ни свет ни заря вставать, а ты дотемна разбахорился.

Но Степану хотелось еще сказать тетке Аграфене. И она, видно, тоже разохотилась поговорить.

А потом, когда уехал Степан в Лубяну, не с кем стало тетке Аграфене спорить. Тетка Марья слушает-слушает, а потом осадит подружку:

— Брось-ко, Аграфен, чо я тебя не знаю или чо? Какая ты святая? Баба, баба и есть. Иди-ко лучше чаю попьем.

И в то время, когда многолюдной была Сибирь, забегали к тетке Аграфене женщины: чего-то парнишка мой мучается, спасу нет, как орет. Та определяла: «Щетинка лезет» или «Грызет грыжа» — и нашептывала, брызгала водой.

А когда одна стала тетка Аграфена жить в Сибири, еще чаще начали бродить к ней разные разуверившиеся во врачебной силе люди. Аграфена бралась за все: «правила пупы», «выводила черта», лечила разную другую непонятную немочь.

Кряжистая, красноносая, встречала она нового страдальца, рассчитывающего на избавление от болезни, какой-нибудь своей злой прибауткой:

— Ой-ой-ой, вона, вона, как черт-от тебя извел! Вижу, заходил в глазах-то. Ну, иди-иди. Да сотвори крест-от, не ленись. Девяносто пять годов живу, а чтоб так черт крутился, ишшо не видывала.

Годы тетка Аграфена набавляла для весу. Ей и семидесяти тогда не было.

Остерегаясь заросшей грязью Аграфениной избы, больная проходила с опаской.

— Бедной берегет одежду, а богатой рожу. Иди, не бойсь, — напутствовала та.

Признавала тетка Аграфена, что у одного болезнь «присушена», у другого растет «редька» из того места, на котором сидим.

— Чем ты, тетка Аграфена, лечишь-то? — поинтересовался Степан, приезжая в Сибирь.

— А тебе зачем, Степ?

— Да так… Может, тоже надумаю, приду.

— А секрет я, Степан, знаю. Одной мне на всю округу известен. Сорок раз читаю молитву «Богородице, дево, радуйся», святой водой окропляю, рукой вожу по больному месту. Болесть и сгинет. А ишшо трава, а ишшо…

Потом она вздыхала:

— Все, Степан, лечу — «редьку», рожу. Врач диагнозу не ту даст, а я найду болесть. Одну только не могу — алкоголиков проклятых не научилась лечить, а так пользую.

— Дак алкоголиков-то потому не можешь лечить, что сама пьешь, — объяснил ей Степан.

— Ишь антихрист, — ругала его тетка Аграфена, но не сердито. И вправду, поди, алкоголь-то ей не поддавался из-за того, что сама она любила рюмочку.

Подъезжали Степан с Тимоней на тракторе к Аграфениному дому. Тимоня выскакивал и, гремя бидоном, подходил к крыльцу. Аграфена выходила навстречу. И с матерью он встречался так же: как будто только что виделся с нею.

— Ну чо, жива еще?

— А чо со мной сделается, — отвечала Аграфена. — Снегом не занесло, вытаяла.

— Ну чо, все народ объегориваешь? — спрашивал Тимоня. — Опять посадят, мотри, али штраф преподнесут.