Летние гости

Зотов и вправду давал Тимоне газик, несмотря на то, что в первые дни работы сам же выгнал его из заместителей. Кое-что зависело теперь от Тараторки. Он знал, когда в Иготино прибывают удобрения, мог быстренько сообщить, что в МСО пришли кирпич, шифер и цемент, какие «Сельхозтехника» получила новые машины. А оттого, ко времени ли поспеешь, многое зависит. Это хорошо знал Кирилл Федорович. За подсказ стал ценить Тимоню. Поэтому, вольготно развалившись в газике, катил тот из Лубяны в Иготино.

Так вот и существовала последняя в деревне Сибирь жительница Аграфена Карасиха. Расскажи о такой где-нибудь в городе, удивляться станут. А удивительно-то не то, что такая она. У нее со старой поры эта закваска осталась. Удивительно иное, что находились люди, которые Аграфене верили. Одни вон космос осваивают, на Луну летают, все чудеса разгадали, а другие, будто в старо-старо время, в бабкину болтовню верят.

В начале апреля это случилось. Прибежала к Степану из Сибири женщина, которая лечилась у Аграфены, лицо все белое, губы никак места не найдут, еле слова выговаривает:

— Померла ведь ворожейка-то. Тетка-то Аграфена преставилась.

Как всякая смерть, и эта была неожиданная. Степан в контору побежал. Вызвали по телефону Тимоню. Он быстренько прикатил. Такое дело да медлить. Степан его без всяких разговоров отомчал в Сибирь. Ольга тут уж ничего не сказала: такое дело.

А под вечер Степан поехал сам. Как-никак в приятелях когда-то с Тимоней ходил. Да и не кто-нибудь, а Аграфена за него высватала Ольгу. Надо помочь.

Когда жениться-то надумал, по осени уже дело было. Степан тогда терпеть муки не мог. Днем осмелился, подошел к Ольгиному дому. Повезло ему — она у самого окошка сидела, в четверти масло взбивала. Для удобства на колени подушку положила и знай бултыхает молоко в бутылке.

— Оль! — окликнул он.

Она вся румянцем залилась.

— Что ты, Степан? Пошто пришел-то? Увидят.

— Аграфену я, Оль, пошлю. Сватью.

Ольгу как из каменки жаром обдало, еще больше скраснела.

— Ой, боюсь. — И про масло свое забыла. — Когда пошлешь-то?

— В субботу после паужинка.

У Ольги глаза засияли, потом потупилась она — нехорошо радоваться.

Аграфена влеготу все дело обстряпала. Через неделю уже Степан взял у колхозного конюха колоколец, на котором было отлито: «Езжай — поспешай, звени — утешай!», и стал готовиться к свадьбе, извещать дружков и родичей. И Аграфена была чуть ли не первой гостьей на свадьбе.

А вот теперь померла.

Когда явился Степан на этот раз в Аграфенину избу, Тимоня уже всех старух, которые обряжали покойницу, прогнал и, взяв ржавый топор, отдирал половые доски. Вся изба была в лоскутьях обоев. Видно, и обои ободрал. Искал чего-то.

Аграфена лежала в гробу со сдержанно поджатыми губами. В уголках их еще хранилась оставшаяся от жизни усмешка. Будто усмехалась она Тимониным делам. Вот-вот подбросит ершистое словцо сыну: чо, брандахлыст двухетажной, золото хочешь найти?

— Вот ищу, — сказал устало Тимоня Степану и бросил топор к порогу. — Должны были остаться у старухи деньги.

— Ты бы сперва похоронил мать-то, — сказал вразумляюще Степан, — а потом бы рылся. Нехорошо как-то.

— Чо нехорошо-то, — выкрикнул обиженно Тимоня, — я знаю. Это определенно та баба деньги сперла. Ядреная, стерва, у нее и болезни-то никакой не было. Смерти дождалась нарочно или угаром старуху уморила.

— Угар-то бы по лицу заметно было, — сказал Степан. — Так и не знаешь, пошто померла-то?

— А смерть пришла — и все, — сказал расстроенно Тимоня. — Где она их заначила?

— Ты, это самое, потом уж про деньги-то говори, — пытался Степан усовестить Тимоню. — А то при ней-то нехорошо. Не надо.

— Ничего не оставила, — расстраивался Тимоня. — Я, хочешь знать, из-за нее сколько всякого натерпелся. Когда в газете пропечатали, что знахарка она, дак на собрании меня два часа мытарили. Должна была оставить. Я ведь единственный сын.

— Да брось ты, — начал сердиться Степан.

— Чо брось? — передразнил его Тимоня и пошел греметь в клети пустыми банками и бутылками. Никак не верилось ему, что не осталось от матери больших денег. А ведь совсем недавно Тимоня наезжал. Да и время бездорожное выдалось, мало кто в Сибири побывал. Но разве Тимоню переубедишь?! Он с малолетства такой козел упрямый.

До кладбища кое-как довез Степан гроб на тракторной тележке, а уж к могиле еле вдвоем доволокли его по рыхлому, сырому снегу. Чуть не по-пластунски ползли. В бездорожицу умерла тетка Аграфена, в самое глухое время. И хоронили ее шестеро. Они двое, тетка Марья да три лубянских старухи.

Старухи, как умели, отпели Аграфену. Голоса слабенькие, то частили, то вовсе пропадали. Не хватало, видно, дыхания, да и память подводила Аграфениных подружек. Аграфена вот была памятливая! Она знала и присловья, и прибаутки, и молитвы. Из-за того, что отпевание получалось неважнецким, старухи конфузились, но не сдавались и довели-таки молитву до конца.