Летние гости

Говорит это так, как будто он вчера только заходил к ним. Видно, ни себе, ни Анисиму не могла она простить ту свадьбу. Сердилась пуще обычного.

— Иди-ко вон по той тропинке к мамане своей.

— Да чо уж, Нин, пускай посидит, — вступалась тетка Марья. — Стосковался по Люське.

Анисим усаживался на скамейку, смотрел в потолок. Потом спрашивал:

— Почему ты Люсечку к моей матери не пускаешь?

— А нечего делать, — отвечала с ходу Нинка.

— Она ведь бабушка.

— Какая она бабушка. Она не бабка, и ты не отец. Нечего тебе здесь околачиваться. Гостинцы забирай и шагай.

Почти каждый год это повторялось. Но потом стал Анисим ездить реже, и Люська вовсе забыла о нем. Встретив ее в Лубяне, Анисим жалостливо смотрел. Видно, переживал, потому что от второй жены ребят у него не было.

Люська, видать, здорово соображала. Десятилетку на полные пятерки кончила, с медалью. Поступила в институт. Там тоже учится так, что ей какую-то особую стипендию платят. Большую.

— Все, что мне не досталось, ей передалось, — говорила Нинка. — Я девка военная, все в работе, впробеги ела, впробеги училась. А Люська все это ладом взяла.

Гордилась она дочерью.

Анисим и в городе дочь нашел. Пришел в общежитие, вызвал:

— Не узнала ты меня, Люсечка? — и заплакал.

Люське было стыдно. Стеснялась она Анисима. Знать, чужим его считала, так поэтому говорила «вы», как вовсе чужому.

— Зачем вы плачете? Вы ведь меня вовсе не знаете. Я без вас выросла. Вы меня не кормили, не учили. Это мама все. Не приходите больше и не плачьте.

— Дак ведь моя кровь, — утирая глаза, говорил Анисим.

— Да вы маму всю замучили.

— Чем я замучил-то?

— А тем, что вы такой.

— Какой такой? — Анисим не понимал, как он мог замучить Нинку, если почти не жил с ней. — Может, тебе, Люсечка, деньги надо? — вкрадчиво спрашивал он. — Поди, на юг поедешь или еще куда?

— Никуда я на ваши деньги не поеду. Не приходите больше.

Он уходил, сгорбившийся. А потом опять являлся. Говорил, что только посмотреть хочет.

— И правильно, что выгоняешь, — хвалила Нина Люсю.

— А знаешь, мам, мне почему-то жалко его. Какой-то обиженный он. И, по-моему, пьет он, — говорила Люся.

— А пущай запивается. Его дело, — беспощадно резала Нинка.

Нынешней весной случилось невиданное в Нинкиной жизни. И все из-за ее ругливого характера.

Вернулся из отпуска Зотов, засмолевший на южном солнышке. Ходит по фермам, выспрашивает, как работа, как удои. А Нинка ему:

— Ой, да хватит вам, Кирилл Федорович, про работу да про работу. Я девка военная, с десяти лет коров дою. Уж надоело. Вы бы лучше про Анапу рассказали: как у моря отдыхали, на сколько грамм прибыли?

— Ну что, море синее, — начал Зотов. — А прибывать?.. Теперь не прибывать, а худеть ездят. Я на триста граммов похудел.

— Ой, хорошо, Кирилл Федорович, я бы на полпуда согласилась прибыть. Вас вижу: красивый вы стали мужчина. Это от морской воды. В телевизоре часто море показывают. Отдыхают люди! А до нас-то, проклятущих, когда этот отдых дойдет, когда у доярок-то горемычных отпуск будет? О чем вы-то думаете, когда спину греете? Я вот, знать, так и помру, а Анапу эту самую не увижу.

Тимоня при таких разговорах делал вид, что не слышит, Геня-футболист туже затягивал пояс на шубе и поворачивался спиной, а Кирилл Федорович под шапкой лысину почесал.

— Правильно, конечно, говоришь, Нина Яковлевна. А точно поедешь на юг?

— А чо не ехать? — храбро ответила Нинка.

— Смотри! Не отказываться, если путевку достану, — предупредил Зотов.

— А чо мне отказываться, я девка военная, — не верила она, что раздобудет директор путевку. Поговорили, и этого довольно.

И вдруг Зотов объявляет: нашел путевку. Пусть Нина Яковлевна едет. Хотела было она на попятную пойти, да нехорошо, сама подбила человека на такое. Он специально в области хлопотал.

— Поеду, бабы, будь што будет. За коровами моими ухаживайте, не поминайте лихом, — сказала Нинка. — В первый раз в жизни боюсь.

Всей родней ее собрали. Проводили, всплакнула она напоследок и укатила. Федя-клубарь написал в райгазету заметку о том, что Нина Яковлевна Семакова отдыхает на Черном море. «Награда за хорошую работу» — так статейка называлась.

Вернулась Нинка и вправду загорелая, с какой-то прической новой и в модном платье. Нинка и не Нинка. Изменилась!

Всю весну рассказывала она, как ездила на Черное море. Доярки слушали, забывали про дойку.

— Ой, бабы, приехала я, курица курицей, ступить боюсь. Туда-сюда таскаюсь с чемоданищем, а санаторий вот он, рядом, белый дворец. Нашла, в общем. Устроили, накормили. Ну, думаю, жить можно. Как-нибудь перемаюсь двадцать-то дней.

Хожу, рот открыла, смотрю — сколько, оказывается, разных деревьев невиданных есть, ужасть! Акация, к примеру, у нас просто куст, а у них дерево. Горы. Голову закинешь, и то верхушку не видать. А море… Раз в жизни надо его повидать.

Поначалу я на пляже в одном исподнем лежать стеснялась. Мужики ведь рядом. Черные, так глазами тебя и сверлят. Подружка одна, из Москвы, на ругала меня: что ты, говорит, париться приехала? Айда купальник покупать. (Нинка-то ишь! Подружка у ней в самой Москве объявилась!)