Летние гости

Тимоня долго еще охал, но за телефонную трубку взялся. Знать, до этого валял ваньку. Степан знал: поставь Тараторке бутылку, он на станции и выгрузку наладит, и грузчиков найдет. Видно, и о внуке справиться может. А до этого клялся-божился, что ничего сделать нельзя.

Теперь же, оказывается, может.

По телефону приврал к чему-то Тимоня-тараторка, что Алик не просто парнишка, а сын полковника. Видно, не мог он без того, чтобы не припугнуть или не разжалобить. Давно привычка эта к нему пристала.

Степану совестно было за вранье перед дальним егоршинским железнодорожником, и он из кожи лез, подсказывал Тимоне, что сын Сергей у него вовсе не полковник, а капитан. Может, майором будет, но это еще вилами на воде писано — капитан пока. Но тоже звание не маленькое.

Тимоня отмахнулся от Степана, как от слепня. А сам, делая вид, что сильно расстраивается из-за случая с Аликом, со вздохом сказал:

— Дак вот, грю, выходит. Сын полковника, главно, ракетных войск, а ссадили не там. Устрой, друг дорогой, пока по начальству не пошло. Ну и хорошо, што…

Тут Степан недопонял: то ли Тимонины слова возымели силу, то ли Алика прежде них еще разыскали в Егоршине. В общем, сказали, что посадят в первый же самый поезд, может, и товарный.

— Капитан, капитан! — бросив трубку, передразнил Тимоня Степана. — Да разве кто из-за капитана станет бегать? Полковник — это чин! — И, подняв свою форменную, с молоточком, фуражку, удивился, что стакан под ней оказался пустой.

Степан ждать напоминания не стал. Налил.

— Внук-то ведь скажет, что отец не полковник, а капитан, — все еще мучаясь угрызениями совести, проговорил он.

— Ну, дак подумают, што ты мне наврал, — спокойно сказал Тимоня.

— От, сорок грехов, и сундук ты, — расстроился Степан. — Дак почему на меня-то поклеп?

Тимоня-тараторка обиделся.

— Сделаешь хорошее, а ты — поклеп. Характер у меня такой, не могу, штоб не помогчи. Ведь сколь ты мне крови портил, а я обиды не помню, — начал он. — Ну, бог с тобой. Жди теперь своего внука, а я смену закончил. Картошку пойду окучивать. — И протянул снова стакан.

Степан налил. И уже ругнул Тараторку про себя: эх, и хитрован же ты, все выпил, а, поди, и не сделал ничего.

Ну, а как бы он без него? И вправду вроде оказался полезный, выручил, хоть и хитрован, вылитый хитрован.

Внук Алик из вагона выбрел растерянный и виноватый. Чемоданишко волок и во все глаза смотрел, туда ли на этот раз попал.

Теплая волна, от которой застилает пеленой глаза и сжимает грудь, охватила Степана.

— Эх ты, сундук, сорок грехов, — обрадованно прижимая к себе Алика, проговорил он. — Со сна, што ли, станции-то перепутал? Вот потерялся бы. Чо бы я папке-то с мамкой сказал?

— Нет, не потерялся бы. Я сразу пошел к дежурному.

— Ишь ты! Знаешь, куда! А не спрашивали они, чей ты сын?

— Нет.

— Ну-ну, а што мать не могла привезти?

— Я сам сказал, что один доеду.

— Ишь какой. Вовсе, выходит, большой ты стал?

— Одиннадцать мне.

Получилось, по Аликовым словам, что Тимонин звонок был не нужен, и так бы внука подвезли на попутном поезде, но Степан не раскаивался, что сходил к Тараторке. Хоть узнал, когда внук приедет. А то, что тот для себя из этого выгоду извлек, так Тимоня из всякого дела ее извлекал. Тут уж ничего не поделаешь.

Стоило ли об этом думать? Внук — вон он, жив-здоров. Сидит рядышком. Степан протянул руку, прижал к себе его белесую головенку, взлохматил мягкие волосы.

— Что, дедушка?

— А ничего, Алик, ничего. К бабушке поедем. Пироги она с утра завела.

Алик хлопал большими, непарнячьими ресницами. О чем-то думал, поглядывая на деда. Потом вдруг удивил:

— Помнишь, дедушка, ты говорил, что у умных людей мало бывает волос? У меня вон лоб большой, а волос много. Может, я дурак, поэтому и спутал все?

Степан не знал, что ответить. Вроде и не говорил никогда такого. Разве про директора совхоза Зотова? А внук вон вспомнил и к себе уж применил. Посмотрел на Алика: худенький, шейка тоненькая, а вон уж какие задачки задает.

— Дак разные люди бывают. От волоса тут не зависит. Не от ума волос вылезает. Значит, природа такая, — успокоил он внука, — прибудет и у тебя ума. Учись вот да мамку с папкой слушайся.

Алик смотрел в окошко, удивляясь крутой дороге:

— Ух, как в самолете мы, дедушка!

Пруду, в котором вода кипела от купающихся ребятишек:

— Дедушка, а мы на речку пойдем?

Жеребенку, бежавшему за гнедой кобылой по лужку:

— Ой, какой красивый жеребеночек!

Ехал Степан и думал о том, что подрос человек. Лет через восемь и вовсе большой парень станет. В армию приспеет время идти. А сам-то он, поди, уж под уклон покатится. До шестидесяти рукой подать. Но это горечи у него не вызвало, потому что раньше времени стариком Степан себя считать не хотел. Он прибавил скорость, и тракторок вперевалку запылил по тракту.

А давно ли вроде вовсе махоньким приезжал Алик.