Летние гости

Аксинья Редькина всю жизнь себе покою не давала. Бабы во время отдыха хохочут на соломе, про мужиков разное говорят, про то, что надо бы бражку учинить, рассуждают, праздники близко, а она все стонет. Травы для коровы мало накошено, дрова на зиму не пилены, колодец обваливается. Ой, сколь работы! Ой, сколь работы! Ой, сколь работы!

Ни себе, ни парням покою не давала. Уехали сыновья, она, как в молодости, с багром на Чисти бревна ловила, скатывала в свой штабелек. А летом, чуть пообсохнут тюльки, начинала таскать их к дому, на гору-то. И пустой идешь, не раз остановишься передохнуть, а тут с тюлькой. Вовсе все занемеет.

Люди Аксинью жалели:

— Што ты, надорвешься ведь. Такие тюльки в гору прешь. Дай вон Егору али Степану на поллитру, они тебе вывезут.

Но ей, видно, жалко было деньги на вывозку изводить. Еле дышит, да тащит бревно. На ноги поглядеть страшно: все они у нее синими бугристыми жилами виты-перевиты.

— Надсадишься, — жалел ее Степан. — Давай перевезу.

А Аксинья оперлась о поставленное на попа бревно, выдохнула:

— Дак как без дров-то? Надо! Я уже теперь помаленьку, — и опять кряхтит, тащит.

А у самой дров этих самых было в ограде и на воле запасено только колотых зим на пять, а то и на шесть. Непонятно, из-за чего человек себя истязал?! С колхозной работы придет, дотемна ширкает пилой одна-одинешенька, и с утра то же самое. И сено так же на себе волочила. В гору.

Парни в это время редко наезжали. Леон Васильевич все занят был по командировкам, а Анисим после разрыва с Нинкой тоже реже заглядывать стал. Вот и жихровала так Аксинья. Жила справно: все у нее было — и соленое, и моченое. Сыновья наедут, есть чем попотчевать, а все жаловалась.

Довела себя Аксинья до того, что пришлось ноги резать врачам. Вовсе избугрились они.

Врач говорит:

— На койку надо, бабушка, ложиться.

А Аксинья:

— Дом-от как я оставлю? Топить печь кто станет? Сено еще не выносила.

— Ну а помрешь, так лучше будет? И дом никому не нужен станет, — сказал врач.

Этим убедил, но все равно не долежала Аксинья положенного, прибрела домой.

Дом года четыре назад Леон Васильевич углядел. Понял, что для отдыха сюда приезжать — милое дело. Да и не только для отдыха. Все у него получалось обстоятельно, капитально и дешево. И тут так вышло. Пришел к Кириллу Федоровичу: так и так, домок бы отремонтировать матери как пенсионерке, у которой жилье в аварийном состоянии.

И пошла работа. Подвели строители под Аксиньин дом ленточный фундамент, обшили вагонкой, веранду пустили сбоку. Вовсе иной вид! Все законно, и считай, что без копеечки обошелся Леону Васильевичу этот ремонт.

Аксинья теперь в своем доме чувствует себя сторожихой, потому что на лето семья старшего сына наезжает, бабку теснит.

Дом — полная чаша, а Леон Васильевич нет-нет да выпросит у Зотова еще помощь: чтоб водопровод к дому от линии прорыли за счет совхоза, деревянный тротуарчик подвели.

— Знаю, что хозяин должен это делать, да ведь матери семьдесят, разве ей под силу, — толкует банкир, хотя сыновья, здоровые парни по двадцать лет, жеребцами ржут на реке. О себе уж Леон Васильевич не упоминает, просто рука на сердце.

— Какой может быть разговор! — улыбается Кирилл Федорович. — Сделаем. — Будто для него банкиру помочь одно удовольствие.

И готово, протянули ниточку водопровода в дом, тротуарчик настлали.

А как иначе Зотову быть? С банкиром ему ссориться не с руки: сразу все строительство застопорится, а совхоз только-только пошел в гору. Тут кредиты нужны. А башковитый Леон Васильевич из-под земли их выроет, другим недодаст, а лубянскому совхозу добавит. Большое дело — добрый отношения. Это ведь не только «здравствуйте — до свидания».

А явится Зотов к банкиру — вроде все шуточки поначалу:

— Ох, ексель-моксель, никак не научусь хитрости. Ну, скажи, Леон Васильевич, как тебя можно обмануть да кредит получить на строительство?

Тот похохатывает: нельзя, дескать, меня никак обмануть, ухо востро держу.

Говорят про лицензии на лосей, про волков, которые близ Лубяны объявились, сговариваются на охоту съездить, и, глядишь, выходит Кирилл Федорович веселее прежнего. Есть ему кредит.

А другой, хоть навзрыд реви, бейся бедовой башкой о банкиров стол, ничего не получит, потому что подхода не знает.

Вот ведь как на службу самому себе повернул Леон Васильевич банкирово кресло, а вроде ничего незаконного не делает, не ворует, не растрачивает средства, наоборот, блюдет бюджет, а польза есть.

Как-то Кирилл Федорович позвал Степана к себе в кабинет, дверь прикрыл.

— Банкир приезжает, надо бы ушицу сочинить да место поукромнее найти. Леон Васильевич на виду у всех не любит. Может, в твоей Сибири сделать? Ты только насчет рыбы расстарайся. Бредешок возьми…

Лишние слова тут были не нужны.