Летние гости

— Ну, балуй ишшо! — кричала она на лошадь. Кричала, как видно, по привычке, потому что коняга был ребристый — кожа да кости — и вряд ли он мог баловать.

— Далеко едешь? — деловито спросил Андрюха. — Старичка бы надо подбросить. Платой не обидим.

— Да што ты, парень, — с укоризной сказала тетка, — гли-кось, мерин еле стоит. Бока будто гармонь. Он сам-то себя не таскает.

Да и зря мы заводили разговор, потому что подвода поехала в другую сторону.

Что делать теперь? Ждать? Вдруг из соседнего дома выскочил противный парень в синей майке. Он почему-то решил, что мы хотим взять его двухколесную тележку, стоящую у сарая.

— Стибрить хочете. Я сразу понял.

Мы и не думали о тележке, а теперь парень нас надоумил. Это выход! На такой тележке мы бы и вещи, и дедушку увезли.

— Ты что, спятил? — осадил Андрюха парня. — Нужна нам твоя тачка.

Парень ушел, но через окно наблюдал за нами.

— Эй, ты, — позвал его Андрюха, — иди-ка сюда.

Парень вышел.

— Так и быть, возьмем мы твою таратайку. На обратном пути ярушник хлеба завезем.

— Дурак я, что ли, незнакомым давать. Тележка-то у меня новая.

— Ну и что? Хлеб-то лишний разве? До картошки все равно тебе таратайка не сгодится.

— Обманете ведь, — обреченно выкатывая свою тележку, протянул парень. — Я целый месяц ее делал. Ни у кого такой нет.

— Хорошая, ничего не скажешь, — похвалил Андрюха.

Дедушка обрадовался таратайке.

— Ничего, ребятушки, побредем помаленьку. Ты, Андрюша, вперед шагай. У тебя ведь всего четыре дня, а мы с Пашей довезем все.

Парень — его тоже, оказывается, звали Пашкой — увязался за нами. Он уже не боялся доверить нам свою таратайку, ему просто хотелось, чтоб мы ее хвалили. Андрюха понял это и старался вовсю. И ход-то у таратайки хороший, и не скрипит-то она, широкая, много груза войдет.

Парень млел от глупой радости и тащил таратайку с вещами. Видно, совсем тоскливо было ему на этом безлюдном разъезде. А мы вот тачку его заметили и так расхвалили.

Около железнодорожного переезда нас догнала та самая подвода с конягой, который «сам себя не таскает». Женщина съездила куда-то и теперь возвращалась той же дорогой, что шли мы.

— И не просите, — откликнулась женщина на Андрюхины уговоры. Потом вдруг сама соскочила с телеги, подбежала к дедушке. — Уж не Фаддей ли Авдеич?

— Я, Мария, я.

— Ишь ведь как тебя перевернуло, милой. Дак ты уж не тиф ли отдюжил? Садись-ка на телегу-то, садись. Одер-от мой еще потихоньку ходит. До Липова довезу.

— Ну вот, обещали-обещали, что возьмете, — разочарованно протянул владелец таратайки. — А не берете.

— Спасибо тебе. Ярушник жди. Я и так тебе ярушник завезу, — пообещал Андрюха.

Павел явно был недоволен, что тележка не пригодилась нам, и уныло поволок ее обратно.

Мария была какой-то нашей родственницей из дальней деревни. Она знала и моего отца, и мать, а я ее не знал. Дедушка, оправдываясь, сел в телегу.

— Мне бы только до упиральской сосны добраться, а там рукой подать. Там близко прибежище наше.

Упиральской сосну называли потому, что росла она на месте снесенной ураганом деревни Упиралки. Разметал этот ураган все дома, а вот сосну пощадил.

Дед и Мария заговорили о неизвестных мне кумовьях и крестных, один из которых жив, а другой «прошлогодь помер, а ему от сына похоронку принесли».

Дедушка сокрушенно качал головой, говорил, что вот от нашего папы тоже никаких вестей нет.

Под гору мы с Андрюхой подсаживались на телегу, но в сырых непроезжих местах коняге приходилось трудно. Совестливый мой дед слезал с телеги, мы упирались в нее сзади, Мария деловито наматывала на кулак вожжи и секла лошадь бичом. Судорожно вздрагивала конская кожа, телега подавалась вперед.

Совсем плохой была лошадиная житуха: сек кнут, жгли слепни, еда плоха.

— Жалко, да что поделаешь, — сетовала Мария. — О житье уж не думаем, лишь бы выжить.

— Надо, надо тебе, Мария, выжить, Федора дождаться. Ты молодая. Нельзя духом падать. Впереди-то светлая жизнь, — говорил ей дед, — не век война будет.

— Да уж больно долго. Поди, не выжить?

— Старайся, крепись, выживешь, — наставлял дедушка.

От соломенного села Липова до упиральской сосны шли мы с дедушкой вдвоем. Мария повернула к своей деревне, Андрюха ушагал вперед один, пообещав, что встретит нас с подводой.

Мы брели мимо меченных первой редкой желтизной березников, вдоль угористых полей. В небе скитались облака, и бродили по седым овсам и поросшему отавой лугу тени и светлые пятна. Они то зажигали веселыми разноцветами дальние увалы, то накладывали на них серые вечерние тона.

— Ячменю еще много. Как бы под снег не ушел, — тревожился дедушка, не видя никого в поле. Замечая в косых ложбинах купола стогов, загорался радостью. — Сена-то неплохи. Неплохи.

Я убегал от дедушки далеко вперед, вырывал в придорожной канаве черные корни. Помнится, на таких росли земляные орехи, которые приносила мне в раннем детстве мама. Они были хрусткие и сладкие.

Однако орехов я нигде не находил. Видно, вовсе забыл, как и где их надо искать.