В этот момент я вдруг снова ощутила чье-то присутствие, на этот раз на кухне, и встала с футона, чтобы проверить. В голове жужжало, словно в мозгу искрили электрические разряды. Если то, что мы видим, есть результат взаимодействия реальности с нашим разумом, то мне в моем взвинченном состоянии могло запросто примерещиться что угодно. Мне казалось, я вот-вот увижу что-то, что обычно скрыто от глаз, что принято считать несуществующим. Раньше со мной такого не бывало. После смерти мамы и бабушки Коми бессонными ночами меня еще долго посещало ощущение, что в квартире кто-то есть. Снова и снова я оглядывала комнату, открывала двери, но никогда не видела там ни бабушку Коми, ни маму. Да, точно. С тех пор как они умерли, я ни разу их не видела. Они ни разу меня не посетили. Это казалось чем-то ужасно неправильным, чудовищно несправедливым.
Я подумала об Айдзаве. Интересно, чем он сейчас занят? Может быть, ожидает ночных вызовов в клинике? Как-то он рассказывал, что врачи, выезжая по ночному вызову, чаще всего находят пациентов уже мертвыми. «Из-за какой-то ерунды, из-за смерти с человеком больше нельзя даже поговорить, он берет и исчезает… вам не кажется, что это неправильно?» — хотелось спросить у Айдзавы. Хотелось рассказать ему, что я не знаю, как относилась ко мне Сэнгава, но мне она была очень дорога, а теперь она умерла. Хм… дорога? Действительно ли я настолько ценила Сэнгаву? Я почувствовала, как внутри заворочался страх. Ценила ли я ее на самом деле? Если совсем честно? Что это вообще значит — ценить человека? Я не понимала. Не понимала. Что, что это значит, хотела я спросить у Айдзавы.
Вот бы Айдзава оказался сейчас рядом. От этой мысли на глаза наворачивались слезы. Но это были пустые терзания. Эмоциональный тупик. Я сама сказала ему, что больше не собираюсь с ним встречаться, и с тех пор он не предпринимал никаких попыток со мной связаться. К тому же в середине июля я заметила его возле станции, и он был там с Юрико Дзэн. Я увидела их в окне «Старбакса» и поспешно ушла. Айдзава говорил, что хочет со мной видеться, что ему тяжело без наших встреч, но наверняка это было временное помутнение разума, что-то мимолетное, а потом он понял, что должен и хочет быть именно с Юрико Дзэн. Айдзава, вероятно, жив — но если я больше никогда не смогу с ним встретиться, никогда не смогу его увидеть, то что в таком случае означает для меня это «жив»?
И тут я вдруг подумала: может, на самом деле я смогла бы заняться сексом с Айдзавой? Сердце забилось чаще, щеки запылали. Неужели я до сих пор к этому неспособна?
Что, если такой проблемы больше нет? Стоя на кухне в кромешной темноте, я стянула шорты до середины бедер и сунула руку в трусы. Провела ею по промежности. Там было мягко, была щель, и, если приложить усилие, пальцы, кажется, могли бы проникнуть глубже. Складка и бугорок. Только и всего. Сколько я ни пыталась нажимать на них и поглаживать пальцами, ничего не происходило. В районе промежности ощущалось влажное тепло, но объяснялось оно, скорее всего, жарой и духотой.
Не меняя позы, я задумалась о сексе. Что значит быть неспособной или, наоборот, способной к нему? На физическом уровне вроде бы никаких препятствий нет: я взрослая женщина и с половыми органами у меня все в порядке. Значит, я могу им заниматься? Нет, подумала я. Мои половые органы, в существовании которых я только что убедилась,
Да и вообще, как одно соотносится с другим? Почему нежные чувства к человеку обязательно должны быть связаны с определенными частями тела? Я всего лишь хочу встретиться с Айдзавой и поговорить о важном, хочу быть с ним рядом, хочу общаться. Но что-то мне подсказывает, что раз у меня есть такие желания, то придется задуматься и о сексе. Почему мои мысли крутятся вокруг него, хотя Айдзава ни на что подобное даже не намекал? И почему эти мысли пришли ко мне в ночь после известия о смерти Сэнгавы?