Летние истории

Я нашла в телефоне нашу станцию возле порта и выяснила, как туда добраться. Двадцать восемь минут, с одной пересадкой. Я покачала головой. Конечно, я и раньше знала, что это не так уж далеко. Но получается, что дом бабушки Коми, который в детстве, когда я со слезами на глазах провожала ее до самых турникетов, казался таким далеким… дом бабушки Коми, которая была для меня единственной причиной, чтобы продолжать жить… получалось, он находился от нас меньше чем в получасе езды.

Морем запахло уже на платформе. Я не бывала здесь больше тридцати лет. С тех пор, как мы с мамой и Макико втроем сели в такси и под покровом ночной тьмы уехали из этого района.

Станция за это время сильно изменилась, но схема выходов осталась прежней: от турникетов можно было пойти налево или направо. Многочисленные пассажиры садились в поезд, выходили на платформу, спускались по лестницам, весело переговариваясь насчет жары. Когда мы тут жили, здесь был только порт и главным событием становился заход в него парусных судов. Лет через десять после нашего побега здесь построили большой океанариум, и об этом районе заговорили все. А когда я была маленькой, тут не было ничего. Только бесконечные ряды огромных серых складов, тяжелые волны, бьющиеся о камни, и морская сырость, разлитая в воздухе. «Скоро тут все снесут и затеют большую стройку», — сказал мне как-то раз отец, раскрасневшийся от выпитого пива. «А когда?» — тихонько спросила я, и он радостно засмеялся: «Ну-у, лет через десять — двадцать». Остановившись на площадке у одной из лестниц, ведущих вниз со станции, я посмотрела в сторону порта. Там ослепительно сверкала под белыми солнечными лучами большая крыша какого-то здания — вероятно океанариума, — а рядом возвышалось колесо обозрения.

Об этом районе, о нашей покинутой квартире я время от времени вспоминала, когда мы уже переехали к бабушке Коми. От этих воспоминаний делалось тоскливо. Тощие бездомные собаки и разбитые пивные бутылки, пятна жвачки на дороге. Грязные футоны, немытая посуда в раковине и злые крики снаружи. Словно часть меня все еще оставалась там. Вот стоит ранец с учебниками на вторник, а рядом лежу я и чего-то жду. Словно меня забыли в той квартире, а я не могу сдвинуться с места и не понимаю, что произошло.

На самой большой улице района, переходить которую в детстве было так жутко, что перехватывало дыхание, выстроились в ряд такси, а по тротуару в направлении океанариума двигался поток людей. На углу я увидела знакомую вывеску лапшичной. Она принадлежала семье моего одноклассника. Я осторожно заглянула внутрь: народу не протолкнуться, как раз обеденное время. Кроме лапшичной, ничто не напоминало о прежнем облике района. По обеим сторонам улицы к услугам посетителей океанариума тянулись магазины сувениров. Что было на их месте раньше, я не помнила. Заметив мини-маркет, я купила там два онигири и бутылку холодной воды и пошла дальше, вытирая пот со лба.

Времени было час дня. Слепящее солнце стояло почти в зените. Едва взглянув на него, я зажмурилась, и перед глазами вспыхнули радужные круги. По кромке волос выступали крупные капли пота, и казалось, что кожа и волосы вот-вот зашипят под жгучими лучами.

Я шагала все вперед и вскоре увидела знакомые здания. На одном из них висела маленькая вывеска с надписью «Космея». «Космея» — надпись тянула меня как магнитом. Это была столовая, где днем подрабатывала мама. Несколько раз бабушка приводила меня сюда в мамину смену, и мама выдавала мне комплексный обед. Увидев нас с бабушкой, она расплывалась в широкой, уверенной улыбке. Я с замиранием сердца смотрела, как ловко мама в своем красном фартуке орудует за стойкой, как бодро отвечает всем, кто с ней заговаривает, как она вытирает тарелки и носит подносы с едой. «Мама старается!» — говорила с улыбкой бабушка Коми, и я, повернувшись к бабушке, кивала как заведенная. Еще бы!

Я попыталась представить себе, как открываю дверь «Космеи» и говорю: «Знаете, тут раньше работала моя мама. Очень давно, уже больше тридцати лет назад. Я смотрела, как она усердно работает, и у меня замирало сердце, и я еле сдерживала слезы, даже котлета не лезла мне в рот, хотя это была такая роскошь! Я отворачивалась, пряча лицо, и все-таки откусывала котлету, и она была такая вкусная! И сидела тут с бабушкой, и смотрела, как мама работает…» Рассказать это работникам столовой? Нет, немыслимо. Я отпила воды из бутылки, бросила долгий взгляд на дверь «Космеи», а потом, отойдя в тень дерева, села на скамейку и медленно, не торопясь съела свои онигири.