– Да не надо, я уже в порядке, – слабо запротестовал кадет, но Робертино на него рявкнул:
– Надо! Сейчас в порядке, а завтра всё распухнет так, что ходить не сможешь! Так что давай, живо в лазарет!..
Карло поплелся к лестнице наверх под нервные смешки остальных, а Робертино, вздохнув, посерьезнел:
– Сеньор Андреа, сеньор Валерио… есть ли какие-то особенные рекомендации, что делать с яростным паладином в таком состоянии?
– Никаких, Робертино. Он либо справится сам, либо нет. Но если нет – то ему в таком случае только милость богов поможет, – вздохнул старший паладин Андреа. – Вот когда он очнется, тогда понадобится и твоя медицинская помощь.
Маттео и Анэсти понесли Оливио наверх, в лазарет. А Кавалли повел пленного гнома в карцер, по дороге объясняя Чампе, что вообще там происходило. Чампа выслушал, потом сказал:
– Кто бы мог подумать, что гном-шаман рискнет таким заняться…
Филипепи вздохнул:
– Чего только на свете не бывает! Вот и гном-некромант завелся. Матронам тейга Кандапор будет очень интересно… и, боюсь, неприятно узнать этакую новость.
При упоминании матрон гном громко всхлипнул, шмыгнул носом и зарыдал. Кавалли встряхнул его за плечи:
– Тихо! Перед нами рыдать бесполезно, мы всё равно должны тебя передать матронам. К тому же ты дел наворотил таких, что и по фартальским законам тебе бы светили Кастель Кастиго и кандалы из адаманта, если бы ты был людским магом...
Гром стал рыдать тише, но не заткнулся. А когда за ним закрыли дверь карцера, то принялся колотить в нее кулаками и ногами и что-то выкрикивать. Кавалли начертал на двери запирающий знак:
– На всякий случай. Без своей шаманской палочки он ни на что не годится, но кто его знает… Ринальдо, ты завтра с утра садись-ка на коня да езжай в Башню Скорби, пусть кто-то из мэтров сюда приедет, да и отвезете гнома сначала в столицу, доложите его величеству… а оттуда, наверное, придется тебе еще и в Кандапор его везти. Валерио письмо напишет диру и матронам. Наверняка они кого-нибудь пришлют сюда, чтобы забрать ванну… Последняя матрона Цхали заслуживает правильного гномьего погребения в священной усыпальнице Кандапора, а не сомнительного бытия в роли первого гнома-лича. А я сейчас пойду рапорт его величеству писать и капитану с Манзони… Завтра вечером, Валерио, сходим еще кладбище проверим, все ли печати гном сломал или не все. И подземелье тоже, хотя думаю, что вчера парни последних некротиков там уделали.
Ринальдо Чампа потер лоб:
– Вот не было печали, называется. Всё, я пойду спать. А всё-таки… признаюсь: я рад, что Джулио и Карло отлично справились.
– Да, мы даже от них и не ожидали, особенно от Джулио, – расплылся в улыбке Филипепи. – Теперь мне любопытно, какую они с Карло себе специализацию выберут.
– Я тебе и так могу сказать, – прищурился Кавалли. – Обычно на этих испытаниях становится понятно окончательно, даже если до того не определились. Думаю, из Джулио неплохой храмовник выйдет, а, Ринальдо?
Мартиниканец кивнул:
– Это точно. Ему всё время придется бороться с искушениями, но в такой борьбе и сила многократно возрастает. А он упрямый, так что… ты прав. Только пока ему не надо об этом говорить, еще испугается, – хихикнул он. – А из Карло сделаем отличного странствующего. И надо будет, Валерио, чтоб ты его как следует поучил с кистенем обращаться. Чтобы больше такого конфуза не случалось, а то паладин с отбитыми яйцами – это, конечно, всё равно паладин, но… засмеют ведь, если кто узнает.
Все трое рассмеялись, да и разошлись – Филипепи письмо матронам и диру Кандапора писать, Кавалли – составлять рапорт королю, капитану и Джудо Манзони, а Чампа – отсыпаться перед завтрашней поездкой.
Оливио в лазарете
Оливио очнулся утром. Сначала ему приснился сон, будто он нырнул очень глубоко и никак не может выплыть на поверхность. Это было очень жутко, он пытался вынырнуть и не мог, дышать уже было нечем, вода давила со всех сторон… Оливио рванулся в последней отчаянной попытке… и открыл глаза. Моргнул пару раз, и наконец зрение вернулось.
Было уже светло, он лежал на кровати у окна, раздетый до исподнего и укрытый тремя теплыми одеялами. Сразу скинул все одеяла, попытался сесть – и не смог, получилось только со второй попытки. Тут же появился Робертино, уложил его обратно и укрыл – правда, одним одеялом:
– Лежи, рано пока тебе вставать.
– Сколько я так валялся? – хрипло спросил Оливио. Ничего не болело, но голова была пустой, а тело – слабым и непослушным.
– Десять часов, – Робертино дал ему чашку с носиком. – Пей потихоньку, голову высоко не поднимай. Ты с яростью перестарался.
– Выхода не было, – глотнув куриного бульона, прохрипел Оливио. – Иначе б нас там завалило…
– Дино рассказал, – Робертино убедился, что Оливио чашку держит крепко и не прольет. – Сейчас лечебный напиток еще сделаю. Вечером уже можно будет поесть поосновательнее.
– Что со мной? Я ранен? – Оливио протянул ему пустую чашку и чуть не уронил ее.
– Нет. Просто очень перенапрягся. Так что еще дня два-три ты вот так пролежишь. А потом еще неделю будешь потихоньку силы восстанавливать.