Летний брат

Ногами мы сбрасываем землю обратно в яму, пока не заполняем ее полностью. Я оттаскиваю булыжники к кустам. Среди вытоптанной травы теперь возвышается треугольник земли. И я уже не могу себе вообразить, что она лежит там, под этой землей.

32

— Морис!

В дверном проеме возникает Генри.

— Твоего па опять нет дома?

— Рита умерла, — говорю я, но Генри меня не слышит.

— Морис! — орет он снова и пару раз ударяет кулаком по косяку. — Тебя там кто-то к телефону!

— Кто? — кричит в ответ па, но из комнаты не выходит.

— А мне почем знать? Уже который раз тебя спрашивают.

— Так что надо?

— Мне по боку. Спрашивают господина Шевалье. Ты дал мой номер телефона.

— Господина Шевалье? Лотерейщики, наверное.

Па сует ноги в шлепки и просачивается мимо Генри на улицу.

— Какой-то Сантос или вроде того.

— Сантос?

— Я последний раз работаю у тебя телефонисткой, Морис. Следующему, кто позвонит, я скажу, что ты копыта откинул, тогда телефон наконец заткнется.

— А он часто звонит?

— Ты меня слышал, сам разбирайся.

— У меня сейчас других дел по горло, Генри. Я собаку только что похоронил.

— Что?

Генри тут же стал дружелюбнее:

— Которую?

— Сучку.

— Сдохла?

Па только торжественно кивает в ответ.

Чуть позже он возвращается, чуть не лопаясь от злости.

— Представляешь, кто позвонил этому Сантосу? — выплевывает слово за словом па. — Твоя ма!

— Да ну.

— Хотела спросить, как дела у Люсьена.

— Ма — просто ведьма! — выкрикиваю я, чтобы он почувствовал, что я за него. Что я на его стороне. Что бы он по этому поводу ни думал. — И что она там опять наплела?

— Мы не дадим водить себя за нос, Брай. Я разберусь с этим.

Он прижимает меня к груди.

— Так что она сказала?

— Что я ненадежный. Что мой дом — это не место для Люсьена. Что… что… Да всякое там. Видимо, совсем озверела. А теперь этот Сантос хочет, чтобы я пришел к нему для разговора. А то зашлет к нам кого-нибудь, чтобы проверил, что да как тут у нас. Я не дам им еще раз забрать у меня сына!

— А ма уже вернулась из своего свадебного путешествия?

— Нет, пытается вертеть мной с какого-то круизного лайнера. Не выйдет.

— И что теперь?

— Ничего.

— Поедем к Селме?

— К кому?

— К Сантосу, — быстро исправляюсь я. Но, к счастью, когда па злится, он слышит только половину того, что я говорю. — Он же хочет пообщаться?

— А ты что, думаешь, что мной можно командовать? Думаешь, я это потерплю?

— Нет.

— Ну вот и все.

Остаток дня па ковыряется в машине. А я рад, что теперь он зол на ма и уже не так расстраивается из-за Риты.

— Иди-ка разбуди брата! — кричит мне па, приготовив поесть. Снова спагетти с кетчупом и фаршем. После нашего метания бутылок Люсьен беспробудно проспал несколько часов кряду. Теперь он идет за мной в комнату с креслом, держась за мое плечо.

— Смотри, а вот и мы, — говорю я, пытаясь немного развеселить па. Но он, кажется, не замечает, что я сам поднял Люсьена с кровати. — Учимся ходить.

— Молодцы, — только и говорит он.

— Мы только что на улице дошли до самой калитки и обратно.

Из окна мне виден холмик земли.

— Может, нам новую собаку купить?

— Еда стынет.

— Включить телевизор?

— Не получится.

— Почему?

— Эти придурки отрубили электричество. Сердца у них нет.

Рико, отвернувшись, лежит под окном и метет хвостом по полу. Он просто не может им не вилять и делает это совсем не потому, что рад чему-то. Я беру со стола тарелку со спагетти, чтобы накормить Люсьена.

— Посмотри-ка, все верно?

Па протягивает мне конверт, на оборотной стороне которого он нацарапал какие-то цифры.

— Что это?

— Посчитай.

Я мешкаю и тут же получаю толчок в плечо.

— Давай же, па тебя просит. Вот это верхнее число подели на семь.

Двести двадцать восемь делить на семь будет что-то чуть больше тридцати.

— Наверно, правильно.

Но он сует конверт мне в руку и настаивает:

— Нет, ты точно мне скажи.

Я считаю.

— Тридцать два и шесть десятых.

— Ты посмотри, почти на три евро больше, чем я думал.

Па щелкает костяшками пальцев.

— Значит, сумма умножается на количество дней, которые он здесь провел.

— Это деньги для Люсьена?

— Через два дня мы пойдем в банк, заберем бабло и заплатим этим придуркам.

Люсьен все это время сидит, широко разинув рот, и ждет, будто боится, что иначе мне будет непонятно, куда ему надо закладывать еду.

— Раз у нас нет электричества, то кролики, наверное, будут вонять, морозилка-то разморозится.

— Ты просто крышку не открывай, тогда они какое-то время еще не растают. А то запихну какую-нибудь гнилую тушку в трейлер Жану. Чтобы он больше и не подумал так с нами обращаться.

33

Я вскочил посреди ночи весь в поту. Даже голова вспотела и начала чесаться. Вокруг тишина.

— Люсьен?

На моем будильнике с радио теперь не горят красные цифры, и от этого кажется, что вокруг еще темнее, чем обычно. Я щелкаю выключателем прикроватной лампочки, но она, конечно, тоже не работает. Руками я начинаю шарить по матрасу, на котором лежит Люсьен, нащупываю его руку, шею.

— Ты живой?

Только когда я наклоняюсь над ним, мне удается уловить звук его поверхностного дыхания.

— Люсьен? — трясу я его на всякий случай.

Никакой реакции. Я продолжаю трясти, пока он не издает какой-то невнятный звук.