Летний брат

— Прости, — шепчу я. — Спи дальше.

У себя под простыней я нащупываю что-то круглое: это таблетка, которую Рита пропустила. У меня перед глазами сразу встает ее испачканная землей шерсть, когда мы ее засыпали.

После того как па утром ушел, моя лампочка снова загорелась, а под окном снова зажужжал морозильник. На будильнике мигают цифры 0:0:0.

Я обнаружил, что, если Люсьену в каждую руку дать по игрушечной машинке, он не так сильно сопротивляется, когда я беру его за запястья и поднимаю. Люсьен стоит рядом с кроватью, тяжело дыша и уперевшись лбом мне в голову. Через радужку его глаз я заглядываю в бесконечность вселенной. Ма всегда так говорила. Может, Люсьен не все может делать сам, но зато у него в глазах вся вселенная.

— Доброе утро, — Эмиль произносит это неуверенно, словно не знает, есть ли кто-то дома.

— Сейчас, мы уже выходим.

— А брата ты уже поднял с кровати, получается?

— Да, больше не нужно мне помогать, я сам справляюсь.

Когда мы дошли до его кровати на улице, я подталкиваю Люсьена вперед на матрас. В падении он пытается ухватиться за воздух. Затем я подтягиваю его ноги, сдвигаю его к середине кровати и поднимаю поручни. Примерно через полчаса солнце поднимется выше, так что Люсьен окажется в тени.

Во взгляде Эмиля есть что-то, что я никак не могу определить.

— Что вы так смотрите?

— Луиза позвонила.

— Правда?

— Да, мы поговорили, но очень коротко.

— Она хочет, чтобы вы вернулись?

И пока я задаю этот вопрос, я очень надеюсь, что ответ будет отрицательным.

— Ну, вообще-то она позвонила, только чтобы сказать, что больше не желает со мной разговаривать.

— То есть вы остаетесь?

Он коротко кивнул.

— Почему она так сильно злится?

— Это взрослая история, — вздыхает он, — думаю, ты не поймешь.

— Пока не расскажете, не узнаете, пойму или нет.

Я приготовился разгадать все тайны, которые он мне сейчас расскажет.

— Ты ребенок, тебе не нужно во всем этом…

— Вы разводитесь?

Эмиль потер подбородок.

— Вы ей изменили?

— Я причинил Луизе очень много боли.

— Вы ее избили?

— Нет, я говорю о боли другого рода. Она больна.

— Больна?

Эмиль снова только кивнул.

— Не из-за вас же она заболела?

Жестом Эмиль дает понять, чтобы вопросов я больше не задавал.

— Принести водички?

— Не надо, спасибо.

Мне невыносимо смотреть на его расстроенное лицо. Люсьен приподнимается на локтях. А я, чтобы ненадолго уйти отсюда, иду на кухню взять хлеб для него и налить стакан колы себе. В кухонное окошечко я могу спокойно рассмотреть Эмиля. Он трет глаза, облокотившись на поручни кровати. Может, я мог бы выкупить его телефон для Селмы, ему же самому он больше не нужен.

Как только я выхожу, он снова натягивает свою улыбочку.

— Очень мило с твоей стороны, — говорит он и берет у меня стакан с колой, который я вообще-то налил для себя.

Его взгляд скользит по холмику из земли.

— Одна из ваших собак умерла?

— Да, Рита.

— Кажется, я вчера видел, как вы ее хоронили. Давно она у вас жила?

— Пару лет. Мы взяли ее из приюта. У нас тогда уже был Рико. Раньше, до того, как встретиться с моей мамой, па немного занимался разведением собак. Но маме это совсем не нравилось.

Эмиль отпивает мою колу. Затем постукивает пальцем по губе и снова улыбается, заметив, что я за ним наблюдаю.

— А ты никогда не хотел жить с мамой?

Это прозвучало так неожиданно, что я даже не знаю, что ответить.

— Не получится, — выдавливаю я из себя. Затем я трясу головой, поясняя: — Нет больше ма.

Вдруг мне приходит в голову, что она в этот самый момент тоже на что-то смотрит. Бодрствует. Дышит. Ее сердце бьется. И когда я нахожусь где-то в какой-то момент времени, то она тоже где-то в этот момент есть.

— А если бы это было возможно, ты бы хотел?

Я снова трясу головой:

— Она на меня сердится.

— А?

— Потому что я не хотел ездить к Люсьену.

— Только поэтому?

— Это ее надо спросить. Один раз мы должны были ехать к Люсьену, но ма осталась дома под одеялом, потому что она не могла вынести, что ему давали эти новые лекарства. А я просился остаться с ней.

Люсьен выворачивает голову до предела, чтобы взглянуть на ласточкино гнездо, из которого раздается громкий писк.

— Но это не удивительно, ты же был маленьким. Ты, в общем-то, и сейчас еще ребенок.

Я одергиваю футболку Люсьена, подношу ему кружку с водой, оставшейся еще со вчера.

— Но мы с па все равно поехали. А в машине я продолжал ныть, что не хочу.

— И что тогда?

— Ничего.

— И поэтому твоя мама больше не хочет с тобой общаться?

Я пожал плечами.

— Родители иногда делают необъяснимые вещи. — Он провел рукой по моим плечам, задержав ее на одном ненадолго. — Тут уж ничего не поделаешь.

— А вам откуда знать? У вас же даже детей нет, — выдав это, я и сам испугался. Но его мои слова не задели.

— Детей нет, но я знаю, каково это — иметь родителей.

34

Когда мы в то воскресенье вернулись от Люсьена, я подарил ма рисунок. Это был сиреневый динозавр на обороте бумажной подставки под тарелку. Вокруг динозавра все было зачиркано, потому что почти все фломастеры высохли.

— Ты это вместе с Люсьеном нарисовал? — Она гладила мои каракули. — Это мне?