Летний брат

Ее пальцы скользят по моим рукам наверх к плечам, и мне приходится чуть-чуть присогнуть колени.

— Ты большой, — жалуется она.

Вдруг она прижимает свой живот к моему. Нежная кожа, плавные движения. Она двигает живот из стороны в сторону так медленно, что у меня от этого, кажется, начинает кружиться голова. Что-то на ее бюстгальтере царапает мне соски. Я начинаю двигаться вместе с ней. Влево-вправо, влево-вправо. Так нежно, что это напоминает мне халат моей мамы, который я иногда надевал, когда был маленьким. Нежнее даже, чем велюровая подкладка ее футляра для очков. Или чем живот маленького мертвого кролика. Так нежно, что почти больно.

Я уже не понимаю, где заканчивается мой живот и начинается ее. Мы начинаем дышать в унисон.

Моему языку становится тесно во рту, мне хочется что-нибудь укусить. Я чувствую, как пульсирует мой член и как покалывает в кончиках пальцев. Я представляю застывающий воск от свечи, еще мягкий и податливый. И то ощущение, когда я вонзаюсь в него ногтями. И как это бывает, когда прижимаешь взбитые сливки языком к нёбу. Я выпячиваю живот, но приятнее все-таки, когда он расслаблен и трется о живот Селмы. Я уже ощущаю ее теплое дыхание и хочу поцеловать ее, но промахиваюсь. В следующий раз я попадаю в нос.

Больше попыток я не предпринимаю и только опускаюсь на дно чего-то, что плотнее воды и гладит меня везде. Я чувствую, что я уже почти где-то, где еще не бывал ни один человек.

И вдруг все кончилось.

— Селма?

Я пытаюсь различить звуки ее движений, ищу руками ее бедра. Моргая, снова загорается длинная лампа. Она гудит и разгорается в полную силу. Мы оба щуримся от яркого света.

— Почему ты остановилась? — спрашиваю я. — Я сделал что-то не так?

Селма зевает, не прикрывая рта, у нее расширены зрачки. Двумя пальцами она заправляет выбившиеся волосы за ухо. Молча наклоняется, чтобы поднять футболку. Чуть-чуть расставляет ноги в стороны для устойчивости. Наши животы снова принадлежат только нам.

— Ну еще немножечко, — клянчу я, пытаясь прижаться к ней бедрами. Селма отстраняет меня.

— У тебя что, дела? Работать надо?

Она поворачивает голову от крайнего правого положения в крайнее левое.

— А чего ты тогда остановилась?

Я вытаскиваю из кармана и показываю ей ключ от мопеда.

— У меня же для тебя еще подарок есть.

— Подарок?

Я тоже быстро натягиваю свою футболку.

— Прокачу тебя на своем мопеде.

Селма завизжала так пронзительно, что мы оба испугались.

— Я дам тебе свой шлем, но никому нельзя говорить, что ты отсюда уйдешь.

— Никому не говорить, — заорала она и вскинула обе руки наверх.

Я отодвигаю щеколду.

— Тихо. Может быть, сможем съездить к Люсьену.

— Люсьен? — спрашивает она, и ее глаза округляются. — Где он?

— У нас. Дома.

В коридоре рядом с туалетом стоит какой-то мальчик и смотрит на нас неприветливо.

— Нино!

Селма берет его лицо в свои ладони и начинает гладить, а потом кладет его руку себе на плечо. Он угрожающе нацеливает свой вертикально вытянутый лоб в мою сторону, но взгляд отводит. Изо рта у него пахнет печеночным паштетом.

— Это Нино?

Волосы у него выглядят так, будто вместо них в голову понатыкали щетину от разных щеток-метелок. А оттого, что он, видимо, всю жизнь бьется верхними зубами о нижние, они сточились под углом.

— Он что, злится?

— Нино милый.

— От него несет паштетом.

Вдруг вся злость с его лица исчезает.

Нино смотрит в конец коридора. Там стоит только какая-то пустая кровать. Не успел я спросить, что он там увидел, как он начинает трясти головой.

— А он умеет разговаривать?

— Пойдем, — сказала Селма, — ко мне в комнату.

— Но он же может остаться тут?

Ботинки у него все в царапинах, а на левом подошва сантиметра три, не меньше.

— Пойдем, — говорит Селма, и Нино следует за ней. Она как-то неловко подпрыгивает.

— Мы же собирались вместе поехать к Люсьену?

— Люсьену?

— На моем мопеде, помнишь?

— Мопсед!

Она направляется в сторону главного входа.

— Нет, я знаю другой путь, — останавливаю я ее.

— Но дверь же там?

— Здесь тоже есть.

Я беру ее за руку.

Когда я зашел в здание, на стойке регистрации меня задержала дежурная. Спросила, к кому я пришел. Не успел я в ответ и слова сказать, как снова оказался на улице. Но там, где шел ремонт, мне без проблем удалось проникнуть внутрь. Третья дверь, которую я подергал, оказалась незапертой. Пол комнаты, в которой я оказался, был весь усыпан щебнем и строительным мусором. А в коридоре мне всего-то и нужно было, что отодвинуть полиэтиленовую занавеску, и я уже был на лестничной клетке.

Шлем сел плотно, и от этого ее губы немножко вытянулись вперед.

— Ой!

Селма теребит пряжку, впившуюся ей в шею. Она трясет и болтает головой.

— Не дергайся, ты привыкнешь. Или ослабить немножко? Тогда больно не будет.

Шея у нее такая же мягкая, как живот. Я перестегиваю застежку.

— Так лучше?

Она всей ладонью пытается подлезть под шлем, чтобы почесать ухо.

— Когда выедем за ворота, можешь его снять. — Я показываю ей на подножки. — Ноги поставь вот сюда. И держись за меня так крепко, как только можешь.