Летний Рыцарь. Лики смерти

Никодимус улыбнулся. Слуга открыл тележку, и в ней обнаружилось нечто куда более дьявольское, нежели старые добрые пыточные инструменты. Там был завтрак. Старый слуга принялся накрывать на стол. Картофельные котлеты. Немного сыра. Печенье, ветчина, колбаса, оладьи, тосты, фрукты. И — господи! — кофе. Горячий кофе. Запах апперкотом врезал мне по желудку, и тот — как он ни замерз — задергался у меня внутри, прикидывая, как бы вырваться на волю и урвать хоть немного еды.

Никодимус сел, и слуга налил ему кофе. Наверное, наливать кофе самостоятельно было ниже его достоинства.

— Я ведь пытался удержать вас подальше от этой истории.

— Угу. Очень мило с вашей стороны. Не вы ли отредактировали то пророчество, о котором говорила мне Ульшаравас?

— Вы и не представляете себе, как это трудно — поймать посланца Небес в западню.

— Ну-ну, — кивнул я. — И зачем вам все эти хлопоты?

Никодимус не снизошел даже до того, чтобы плеснуть себе в кофе сливок, сахара… Ложка звякнула о блюдце.

— У меня сохранились приятные воспоминания о вашей матери. Мне не слишком сложно было сделать это. Так почему бы и нет?

— Вот уже второй раз вы упоминаете мою мать, — заметил я.

— Да. Я уважал ее. Что, вообще-то, для меня в высшей степени нехарактерно.

— Так уважали, что сцапали меня и притащили сюда? Ясно.

Никодимус помахал рукой:

— Так вышло. Мне необходим некто, обладающий некоей метафорической массой. Вы вмешиваетесь в мои дела, вы не лишены способностей, к тому же вполне соответствуете рецепту.

Рецепту?

— Какому еще рецепту?

Он отхлебнул кофе и блаженно зажмурился. Ублюдок.

— Насколько я понимаю, мы переходим к той части разговора, в которой я открываю вам свои планы?

— Можно подумать, вы можете что-то потерять.

— И наверняка вы ожидаете, что я открою вам при этом и свои слабые места. Я уязвлен таким отсутствием уважения ко мне как к профессионалу.

Я стиснул зубы:

— Трус.

Он поддел вилкой кусок ветчины и задумчиво пожевал.

— Вам достаточно знать, что произойдет одно из двух.

— Нет, правда?

Мастер остроумного ответа — вот кто я.

— Разумеется. Или вас освободят и вы разделите со мной этот скромный завтрак… — Он взял со стола слегка изогнутый, острый на вид нож. — Или я перережу вам горло, как только покончу с трапезой.

Он произнес это достаточно жутко — без всяких мелодраматических штучек. Как нечто само собой разумеющееся. Так обычно говорят о том, что вынесут после завтрака мусор.

— Старый добрый ультиматум: «С нами или в могиле», — буркнул я. — Ха, сколько раз я его слышал, а он все не выходит из моды.

— Боюсь, вся ваша биография свидетельствует, что вы слишком опасны, чтобы оставлять вас в живых, а мне нельзя выбиваться из графика, — сказал Никодимус.

График? Значит, времени у него не так много.

— Знаете, так я становлюсь очень несговорчивым. Не принимайте это как личное оскорбление.

— Ни за что, — заверил он меня. — Это нелегко для нас обоих. Я бы испробовал на вас разные психологические приемы, но, боюсь, я не в курсе последних достижений в этой области. — Он взял с блюдца тост и намазал маслом. — Хотя, с другой стороны, не так много психологов умеют править колесницами… Так что, полагаю, здесь можно найти некий баланс.

Дверь снова отворилась, пропуская в помещение молодую женщину. У нее были длинные, спутанные со сна волосы, темные глаза и лицо слишком вытянутое, чтобы назвать его красивым. Красное шелковое кимоно она затянула поясом кое-как, так что при ходьбе оно то и дело распахивалось; белья под кимоно явно не было. Как я уже сказал, в Преисподней холодно.

Девушка зевнула и лениво потянулась, искоса поглядывая на меня:

— Доброе утро. — Говорила она с таким же странным акцентом, напоминающим британский.

— И тебе, малышка. Гарри Дрезден, полагаю, вас еще не представляли моей дочери Дейдре.

Я всмотрелся в девицу, показавшуюся мне слегка знакомой:

— Боюсь, мы не встречались прежде.

— Встречались, — возразила Дейдре, потянувшись, чтобы взять из вазы спелую клубнику. Она вытянула губы трубочкой и откусила половину. — В порту.

— А-а-а. Мадам Медуза, полагаю?

Дейдре вздохнула:

— Так меня еще ни разу не называли. Как забавно… Можно я убью его, папочка?

— Еще не время, — покачал головой Никодимус. — Но если до этого дойдет, он мой.

Дейдре сонно кивнула:

— Я не опоздала к завтраку?

— Ни капельки, — улыбнулся ей Никодимус. — Можешь поцеловать папеньку.

Она уселась ему на колени и чмокнула в щеку. Язычком. Тьфу. Потом встала, Никодимус подвинул ей один из стульев, и Дейдре села за стол.

— Как видите, стульев здесь три, — сказал Никодимус, усаживаясь на место. — Вы уверены, что не хотите позавтракать с нами?

Я открыл было рот, чтобы сказать, куда он может засунуть свой третий стул, но запах еды остановил меня. Я вдруг ощутил отчаянный, болезненный, волчий голод. Вода сделалась еще холоднее.

— Что вы задумали?

Никодимус кивнул одному из громил. Тот подошел ко мне, на ходу доставая из кармана маленькую шкатулку, в каких обычно хранят драгоценности. Он открыл ее и протянул мне.

Я изобразил удивленный восторг:

— Ах как неожиданно!