Лето

Я сказала Гоше: жалко, что не будет чего-то общего, прекрасного, доброго и жизнь на планете закончится так же бессмысленно, как и протекала, – в войнах, крови, унижениях, кипящем хаосе и мелких разборках. А это общее, прекрасное, доброе так и не будет создано. Просто все будут жить и умирать, любить, страдать, бороться за власть и за свои интересы. Гоша спросил: а что должно быть создано? надо башню построить? И я подумала: какой точный образ. Наверное, и не должно быть этого общего, прекрасного, доброго, потому что оно – это, наверное, и есть Вавилонская башня, и замахиваться на такое – гордыня. Удел человека – жить и умирать, ползать, копошиться, бороться за свои мелкие интересы. А построить Вавилонскую башню невозможно. Она всегда разрушена. Это картина Брейгеля, о которой недавно написал замечательное эссе Денис. Башня – общее дело человечества – это руина, строящаяся руина. Башня – вечная стройка воплощённого целого мира – вечно рассыпается. Об этом пишет Денис. Нельзя преодолеть пропасть между землёй и небом. Лестница в небо. Разрушенная лестница в небо. Невозможная, чаемая и строимая нами машина спасения. Башня воплощает не только гордыню и богохульную дерзость, но и чистое движение ввысь, стремление к небу и духу. Денис пишет: «Башня – попытка узнать, дать ответ на заветный вопрос. И это запрещённый, подлежащий каре способ узнать ответ. Наивный-вертикальный. Способ добиться ответа напрямую». Однако нутро Башни живёт тем, чем обыкновенно живёт человек, уклоняясь от любого изначального замысла почти любого мероприятия. «По ту сторону мечты всегда возникает мусор, нечистоты, испражнения, требующие своей ликвидации. Башня стоит над рекой. Эта река неизбежно окажется сточной канавой, в которую польются зловонные потоки из-под самого неба. В ней не могут не возникнуть железные двери, ставни, цепи, камеры, в которых обязательно окажутся узники… Инфернальные пейзажи Босха и Брейгеля показывают нам незавершённые стройки, руины, так похожие на то, во что превращается почти любое дело по ту сторону плохо списанного с реальности воображаемого ада. Некоторые части Башни уже осыпаются, кто-то разгребает завалы. Наверняка на этой стройке погибают люди». Люди вкладывают своё конечное время в столь кажущееся бесспорным мероприятие, как Башня, абсолютный храм и абсолютная лестница, – но что они при этом думают? Как понимают своё дело? Смысл Башни в том, чтобы минуты и камни были спасены. Денис спрашивает: «Возможно ли это абсолютное дело? Можно ли преодолеть разнесённость цели и средств, отменить расстояние и различие?.. Мост между землёй и небом грозит обернуться утратой мира между ними, возникающего из их разнесённости. Башня не должна достроиться, она должна постоянно разрушаться, если миру суждено быть. Миру, в котором всякое дело стремится быть подобным Башне – с её невозможностью, незавершаемостью, своей неполнотой, с зиянием своего смысла, но с дерзанием, стремлением ввысь, грандиозными весом и высотой». У подножия Башни город, он саморазрастается, ускользает от проекта. Башня-руина, бесконечная стройка Башни-руины, которая никогда не будет построена.

Ночи стали тёмные, и до конца лета осталось уже каких-то десять дней. Недавно я ездила в город на один день, вернулась уже после одиннадцати вечера на поздней электричке и увидела чёрное небо, усыпанное звёздами. Со мной почти никто не вышел на нашей платформе, только несколько человек, и они сразу как-то растворились в ночи. Я шла по чёрному пустому посёлку под сенью деревьев, не было никого, я кожей ощущала ночь. Мы с Гошей, Егором и мамой часто гуляем по вечерам, возвращаемся, когда уже темнеет. Вначале идём на свалку у рынка, выносим мусор, а потом уходим бродить либо по «Светлане», либо по линиям за Блюдечком, либо куда-то ещё. Недавно ходили в район Калининской улицы и оттуда дошли до Малого Борковского – непривычным путём, увидели озеро с его дикой, лесной стороны, и там был маленький – не то чтобы пляжик, но подход к озеру и лежала бетонная плита. Озеро было очень красивое и какое-то незнакомое с этого ракурса, вдали был виден пляж, лес рядом с пляжем, костёр. До нас доносился едва уловимый запах шашлыка, и звучала над озером музыка.