Возможно, мне следовало уехать, сесть на поезд до Корнуолла. Но мой врач сказал мне, чтобы я проводила время вдали от ребенка, что это поможет мне справиться с нервными расстройствами, которые сделали меня такой непохожей на прежнюю себя. С тех пор как я ушла от тебя, Эл, у меня как будто не хватает слоя кожи, который защищал меня от ран. Столько лет все причиняло мне боль, каждое воспоминание, каждая ошибка, каждый любопытный взгляд. Я приехала в Лондон, чтобы сменить обстановку. Наверное, я любила его, как не любила в то время ничего. Ну, или очень мало. Я, казалось, потеряла способность любить.
Мое последнее утро было одним из тех дождливых лондонских дней, когда улицы полны воды, зонтик упакован, и тепло освещенный магазин манит внутрь. Так много изменилось в Лондоне, что я вспомнила об этом месте только после того, как вбежала в двери: это был один из книжных магазинов на Чаринг-Кросс-роуд, где часто бывала Миша. Она приходила покупать стихи, с жаром обсуждая достоинства и недостатки каждой предложенной книги. Я с грустью думала об этом, когда увидела знакомую фигуру, и мне пришлось напрячь мозги, прежде чем я поняла, что это Джинни, бывшая жена Бориса, явно не уверенная, стоит ли ей поздороваться.
Я с удовольствием поприветствовала ее, радуясь дружескому лицу после нескольких дней одиночества. Мы разговорились немного неловко, и хотя я обрадовалась, когда она сказала, что Борис уехал из страны во время войны и она больше никогда о нем не слышала, мне стало не по себе. И до сих пор не по себе. Я предпочла бы знать, что такой человек уже лежит в земле.
– Они действовали нелегально, – сказала она немного натянуто, когда я спросила, почему бизнес Ашкенази потерпел крах, почему я не смогла найти никаких следов. – Видите ли, они были зарегистрированы как иностранцы всего два года. Их виза давно истекла.
– И все же они остались.
– Они не могли вернуться в Австрию. Им нужно было заработать побольше денег, и они ждали. Ждали, что им делать дальше, и, конечно… – Она замолчала.
– Кого они ждали? – с любопытством спросила я.
Джинни покачала головой:
– Значит, вы не знали?
– Не знала что, Джинни? Что с ними случилось? Что случилось с Эл?
Она сжала мои руки, ее худое лицо болезненно загорелось.
– Я так и думала. Конечно. Я надеялась, что вы так и не узнали. Я знала, что вы не можете быть такой эгоисткой.
Дождливый день, теплый книжный магазин, история многолетней давности. И она начала говорить.
Услышав все это, я пошла под дождем через весь Лондон к себе в отель и упала на продавленную кровать, но плакать не смогла. Потом я вернулась в Кипсейк, и наступила тьма депрессии, которая держит меня в плену вот уже два десятилетия. И я перестала искать тебя, Эл. Я вообще перестала пытаться.
Я лгала, когда писала эту историю. Для кого я это пишу? Для тебя, Эл, и для Джорджа тоже. Но для… кто-то еще, читателя? И поэтому я лгу и об этом. Я лгала все это время, и я думаю, что вы, должно быть, уже раскусили мою ложь. Я поняла, что больше не могу так писать, и когда мы вступаем в заключительную часть моего рассказа, я не могу продолжать лгать.
Она была Элис Грейлинг.
Она была Элис Грейлинг, но я называла ее Эл, потому что так мне было легче, легче произносить мужское имя, когда я любила ее. Она привыкла к тому, какая она, а я нет. Я считала это – о, напрасная трата времени, – я считала это ненормальным. Я не могу смириться, что я женщина, которая любит другую женщину, хотя я хотела этого больше всего на свете. Я хотела ее.
Видите ли, она терпела свист, мужчин, которые насмехались над ее короткими, зачесанными назад волосами и мальчишеской одеждой. Ей было все равно, ее воспитывали быть жесткой. У нее были подруги, девушки, разбирающиеся в лондонских делах и любовницах, девушки, которые знали клубы, разные места встреч, знали, как выразить себя, как дать понять другой девушке, что они доступны. Как-то раз она повела меня в такое место, в бар на Хеддон-стрит, но мне пришлось уйти. На самом деле, я просто сбежала оттуда.
– Как ты можешь ходить в такое место? – крикнула я, когда она вышла вслед за мной. – Все эти девушки там – эта женщина, ласкающая другую девушку под собой, – у всех на виду! Напитки – с такими названиями, Эл! Что, если нас поймают. Что если кто-то войдет?
– Но это не так, – сказала Эл, гася сигарету. Она держала мою голову в своих руках, пытаясь уговорить меня. – Дорогая Тедди, мы не делаем ничего плохого. Я люблю тебя. Все просто.
– Это незаконно, – прошипела я, оглядываясь по сторонам. – Это… Нас посадят в тюрьму. Скажут, что мы сумасшедшие.