Там было пусто. Я шагнула внутрь, осторожно зафиксировав дверь камнем, предназначенным, очевидно, для этого. Внутри было сухо и тепло, из грязного окна лился янтарный свет. И он был безупречен. Каменная полка тянулась по кругу вдоль стены. Больше ничего не было – и тут я увидела коробку.
Аккуратный деревянный ящик. Позже я обнаружила, что он сделан из лаврового дерева, отполированного и гладкого. Никакой пыли – в этом месте не было ничего, что могло бы создать или вызвать пыль. Это была коробка для убийств, и аромат лавра – сильный и горький, как миндаль, дым, земля, – долетел до меня, когда я подняла крышку.
Внутри было:
Бабочка в футляре: синяя, как самое яркое летнее небо. Она была всего полтора дюйма в ширину, но чешуя на крыльях блестела в темноте.
Старая пачка бумаг, тусклая и холодная в моей теплой руке, и тонкая брошюра:
Дневник в кожаном переплете с золотой бабочкой.
И, наконец, большой конверт из манильской бумаги, в котором лежала рукопись, перевязанная бечевкой. На первой странице – толстый лист с водяными знаками, влажный на ощупь.
Но последней вещью в коробке была маленькая металлическая коробочка, и когда я открыла ее, то увидела в ней мелкий зернистый порошок. Я сделала шаг назад, глупо испугавшись.
Это была погребальная урна, а порошок – чей-то прах. Вокруг него тонкой эластичной лентой была обернута записка, написанная мелким, беспорядочным почерком на бланке «Мурблс и Рутледж».
Я не предполагала, что он может прийти сюда один.