Лето, бабушка и я

— Овца-то овца, а если разозлится — даст молодца, — выдала пословицу Луба-бебо, ощипывая злодея в дымящейся кастрюле. — Хотя мне этого петуха привезли из Сванетии, так что лютый норов у него был явно не рачинский!

— Зато женщины тутошние — не промах, — невинно подметила бабушка.

Вскоре приехали дядя и тетя с кузенами, и жизнь понеслась галопом. Каждый вечер во дворе под ореховыми деревьями закатывалась пирушка — на дощатом столе раскладывали лобиани[5], лори[6], мчади[7], зелень и обязательно наливали из оплетенной бутыли рубиновое вино «Хванчкару». Приходили соседи, чокались стаканчиками, разламывали лепешки и хрустко закусывали веточками зелени, гудел неспешный разговор, тамада говорил красивые тосты, похожие на рассказанный сон.

Бабушка тоже смаковала по одному стаканчику:

— Это целебный бальзам, а не вино, Луба!

— Только его много пить нельзя, а то кровь загустеет, — предупредила Луба-бебо.

— А мне попробовать, — пристала я к бабушке, и та дала отпить глоток.

— Что-то я и вкуса не поняла, — потянулась я еще.

— Детям нельзя, — хором сказали бабушки.

— Я сколько хочешь его пил, знаешь, как вкусно, — похвастался кузен. Я посмотрела исподлобья: ему можно, а мне — нельзя.

Теперь у меня появилась заветная цель, и я сторожила в засаде удобный момент.

Он приплыл мне в руки очень скоро.

После очередной пирушки все винные остатки слили в большой стакан. Взрослые толпились у ворот, договаривая последние разговоры; забытые тарелки горой высились на столе; вислоухая собака догрызала в траве кость. Я, недолго думая, схватила стакан и залпом выпила весь рубиновый напиток до дна — наконец терпкий шершавый вкус «Хванчкары», отдающий вишней и зеленой ореховой кожурой, раскрылся во всей красе!

— Эй, эй, ты что?! Его нельзя много пить! — прокричал неизвестно откуда появившийся кузен.

Ноги налились тяжестью, а голова разрослась до размеров колокольни. Кузен что-то мне выговаривал, и его лицо шло волнами. Ореховые деревья закрутились зонтиками карусели, и я мягко осела в траву.

— Тут знаете сколько вина было! — возбужденно объяснял взрослым кузен.

— Убей меня, Господи, с ней ничего не будет? — причитала бабушка.

— Фати, это вино я своими руками отжимала, — уверяла Луба-бебо. — Ну, пошатает денек, зато крови прибавится!

Шатало меня даже в постели, точь-в-точь как в Батуми на волнах — весь дом плавно взмывал и опадал, и происходящее доходило до меня как сквозь толщу воды.

— Ну что, пьяница? — встретил меня утром кузен: после моего геройства за вином ввели строжайшее наблюдение, и ему так и не удалось меня переплюнуть.

— Дидэ, — предложила я, — а если тебе жить вместе с Лубой?

— Зачем это? — изумилась бабушка.

— Ну, тут смотри как хорошо — виноградник есть, и марани[8] есть, и там — видела? — крышку снимают прямо с земли, а внутри кувшин! И полно вина!

— Я смотрю, ты в отца пошла — ценитель вина, — иронически отозвалась бабушка. — Мне свой дом нужен, на своей земле. А виноградник тут правда хороший, у нас таких нет.

Ровные ряды лозы начинались сразу за домом.

— Я тебе покажу, как надо правильно виноград есть, — сказал кузен.

Он сел на землю и стал обирать губами виноградины прямо с ветки, без рук!

— Я тоже так хочу! — обрадовалась я и села под самую большую гроздь. Солнце светило сквозь прозрачные ягоды, они были теплыми и лопались с тугим звуком.

— Вы с ума сошли? — всполошилась Луба-бебо. — Его немытым есть нельзя, он же опрысканный!

Взрослые всегда найдут червя в яблоке и пятна на Солнце!

Самое же ошеломительное в Раче то, что сразу за виноградником, под склоном, текла речка — как положено, ледяная и быстрая. Выше нашего участка она шла поверху, а потом лилась широким водопадом в небольшой природный бассейн. Это было самое восхитительное купание на свете!

— Я же говорил — холодно, — давил на меня кузен, но мне было все равно — надо было успеть накупаться вдоволь, пока бабушка не увидела посиневшие губы.

Дядя расширил природный водоем, и теперь большой камень оказался в центре бассейна: он раскалялся на солнце и согревал наши продрогшие в ледяной воде тушки, чтобы снова отпустить под струи водопада.

— Мне бы домик хоть в половину Лубиного, — с непонятной грустью вздохнула бабушка на мои восторженные рассуждения. На всякий случай я обхватила ее за шею и сильно-сильно стиснула.

Другие и я

Ужасно, ужасно много в мире людей, а среди них есть — я.

Людей в мире много — я видела по телевизору, они бывают очень разные, не знаю, настоящие они или нет, но и вокруг тоже много — соседи, прохожие на улице, еще на пляже — когда мы с бабушкой ходим на море, еще дети в саду, потом — очень много разных людей в деревне, и по пути туда — на вокзале, и в автобусах, и на базаре еще бывает много. Они почти никогда не повторяются, особенно если в новых местах.

Но я от них отличаюсь. От всех. Даже от бабушки. Потому что я единственный человек, который может сказать обо мне — Я.