Лето, бабушка и я

— Какой грешный петух тебя поднял с утра?! Это у вас в селе надо двор мести с самого рассвета, а тут — людей разбудишь, и главное — умойся как следует, и в ночнушке не броди! — наставляла бабушка девицу таким ласковым тоном, что мороз продирал до костей.

Все они хотели больше всего на свете одного — выйти замуж в городе, а бабушка пугала их страшилками из жизни соблазненных и покинутых дурочек:

— Для женщины главное — найти достойного мужа, но ты не показывай, что так сильно замуж хочешь, а то знаешь поговорку: кричащая кошка мышки не поймает.

По вечерам девицы вполне законно желали погулять на бульваре, бабушка не противилась, но каверзно подсовывала в сопровождающие меня — прогуляй, дескать, заодно ребенка на воздухе.

Таким образом, я была соглядатаем и младшим ассистентом дуэньи, и девицы таскали меня за собой в тоске и унынии, перемигиваясь с кавалерами на почтительном расстоянии.

— За чужим ребенком глаз да глаз нужен, — ворчала бабушка, — если что случится, эти деревенщины с нас три шкуры снимут, и еще замуж выдать заставят!

— Дидэ, — вполне логично интересовалась я, — а не могли бы они жить в другом месте? И никто бы не беспокоился.

Бабушка молча переворачивала нож рукояткой и стукала меня по тупой башке.

— Поговори мне еще, зурна[17]!

Очередная девица по имени Дареджан сменила Изольду, которая страстнее всех остальных хотела выйти замуж в городе, но под конец пятого курса согласилась и на деревенского.

Дареджан поначалу вела себя так примерно, что бабушка сама предложила ей пойти вечерком погулять на бульваре с подругами.

— Я возьму девочку с собой, да, Фати-бицола[18]?

— Ой, как же я отпущу, — заводила бабушка круглую песню без начала и конца, — она же тебя с ума сведет, будешь ее по всему парку искать.

— Что я, маленькая, что ли?! Я не буду убегать, — возмущению моему нет предела.

— Ладно, — бабушка на удивление покладиста, — только надень эту… ёпку.

— Чего-о-о-о?! Ну когда ты научишься правильно говорить — юбку!

— Да какая разница, — отмахивается бабушка, и тут же старательно выводит: — ё..к..па.

— Да не ёкпа, а ю-б-к-а!!!

— Не морочь мне голову, в наше время это просто называлось — нижнее платье!

Вот тут бы взять и послушаться бабушку, и все бы обошлось, но — на мне любимые полотняные шортики с золотыми пуговицами-бусиками на кармашках. Я их ношу который год, и они порядком уменьшились, но они мне так нравятся, что я их с утра надеваю и выхожу на балкон — пусть все видят такую красоту!

— Что значит — пойдешь в этих трусах? Выросла уже из них, не видишь — лопаются на заднице. Стыдно даже на тебя смотреть!

— Какие еще трусы — шорты, это модно! Не хочу никуда идти. — Мне вступило в голову, мгновенно отросли уши, хвост и челюсть.

Бабушка не намерена сдаваться — еще не хватало, чтобы ей перечила внучка, да еще и на глазах посторонней деревенской девицы! Та как разнесет потом по родственникам, что Фати-бицолу дети ни во что не ставят, и прощай, авторитет!

— Хочешь, чтобы за тобой хвостом все придурки города выстроились? Рожна ищешь на нашу голову? А ну-ка, пока до трех досчитаю, переоделась!

— Твоя «ёпка» мне не идет!

— Ты сейчас у меня получишь, — говорит бабушка пониженным специальным голосом, от которого, по рассказам, кожу драло морозом у всех предыдущих воспитанников.

Я ничего не боюсь. Хочу идти в шортах и пойду в шортах!

— Давай переоденемся, — суетливо вмешивается Дареджан, которой смерть как надоело сидеть дома, и подруги заждались у входа на бульвар. — Нельзя бабушку ослушаться.

— А меня обижать можно, да? — начинаю я упираться.

Бабушка делает такое лицо, что мороз по коже и в самом деле начинает идти легкими волнами. Она сжимает руки в кулаки и стучит ими друг об друга, как вождь племени людоедов: это верный признак, что она вышла на тропу войны, и лучше сдать назад.

— Так, держи ее! — командует она перепуганной Дареджан, та хватает меня за руки, я извиваюсь и молочу ногами в воздухе — смысл жизни сошелся в полотняных шортах, я умру, но вы меня не победите! — Ах, чтоб твоего врага гром поразил, свиненок, змеиное отродье, дочь собаки! — Бабушка вцепилась в штаны железными клещами, я рыдаю в три ручья, причитая и визжа, как подобает вышеозначенному свиненку. Дареджан, подлая предательница, выслуживается перед бабушкой и крепко держит меня греко-римским захватом. — Ура! — победно взмахивает бабушка трофеем, и над головой ее полощутся похищенные шорты.

— Ненавижу вас всех! — На мой рев наверняка собралась толпа зевак под окнами.

— Надевай, а то еще получишь, — негодует бабушка и бросает Дареджан замену трофею — кошмарную юбку фасона «трапеция».

— Ну давай уже, а то стемнело совсем. — Девица от нервов пошла пятнами.

Кое-как меня уломали, и я пошла гулять, мрачнее тучи.

— Мамочка, ты спишь? — шепотом спрашивает бабушка.

Я лежу на нашей кровати одна, окно открыто, с улицы льется жаркий воздух с шарканьем многочисленных ног. Погуляли мы хорошо, и без шортов было совсем недурно. Но я обижена и разговаривать не буду. Вот теперь она повертится!