Лето без каникул

— Это меня попросила Наталья Захаровна помочь ей. Ну я, как свободная минута, и прихожу. И знаете, это очень интересно. Я теперь даже знаю, какой травой останавливать кровотечение, чем лечить ревматизм, головную боль. И что удивительно — одна и та же трава от многих болезней. Вы знаете льнянку? Видели ее?

— Наверное, видел, если ты ее в поле нашла.

— Растет при дорогах, на межах, по канавам — самая настоящая сорная трава. Но в аптеке вы ее не купите. Ее вообще медицина не использует. А чай из льнянки пьют при болезни печени. И мазь делают из нее. Лишаи и экземы лечит. И от золотушного нагноения глаз помогает. И вообще улучшает зрение… Вот видите.

— Так и есть, знахарка! Самая настоящая…

— Заболеете — приходите за лекарством. Лечим все болезни.

— Ну, не все… А если у меня мало денег? Ежели у меня из-за этого автомашины хромают на все четыре колеса или аванс иной раз задерживается? Какую траву дашь?

— Да ту же самую — полным набором, — сказал подошедший и не замеченный Русаковым Емельян.

— Что-то не пойму.

— А вы объявите о создании звена по сбору трав, пригласите в нее всех наших пенсионеров и ребятишек да поставьте во главе Наталью Захаровну — они заработают колхозу и на покрышки и на аванс. Ей-ей, заработают.

— Только мне не хватало еще этими лекарствами заниматься. — Отмахнулся Русаков, но про себя подумал: «А почему бы и нет?» И попрощался с Татьянкой: — Ну, прощай, знахарка!

Правленцы были в сборе. Игорь ждал начала заседания, а оно почему-то не начиналось. Да и непонятен был ему разговор, который шел в перекидку и напоминал игру в круговой волейбол. Один подбросит, другой подхватит, третий ударит.

— Купить все можно, а во сколько обойдется привоз?

— Главное, концентрация не та.

О чем это они? Как будто о фосфоритной муке. Он силится понять, при чем тут фосфоритная мука? Но для этого нужно сравнить ее с суперфосфатом, который в несколько раз эффективней и сразу же дает отдачу. Но сделать этого он не успевает, потому что разговор уже идет о ремонте каких-то машин:

— Дешевле новую купить.

Потом о какой-то капусте, которую три дня возили по городу и никто ее не брал.

Когда же все-таки начнется заседание? А оно уже шло, и было принято решение и насчет фосфоритной муки, и насчет закупки запчастей, и насчет капусты.

Наконец Русаков сказал, что вот у него есть заявление Натальи Захаровны Шеломовой о вступлении в колхоз и что есть такое мнение комсомольцев — послать ее сына Игоря учиться в институт. Сына Натальи Захаровны в институт? А чем он заслужил это? Ну нет, пусть поработает. Да и учиться может заочно. Как другие! Он готов был вскочить с места, крикнуть: «А я не просил, чтобы меня послали в институт». Его опередил Иван Трофимович:

— Вы, товарищи правленцы, знаете, что у парня золотая медаль. Ежели мы его не пошлем, так кто же его пошлет? Выходит, пусть пропадает такой физик и математик?!

Игорь слышал, как кто-то спросил:

— А это не та же фосфоритная мука для колхоза? За нее заплати, а польза когда-то будет. Да и будет ли?

— Без математиков и физиков космические корабли не запустишь, — сказал Русаков.

— Это понятно. Но, как ни говори, а колхозу урон. Другое дело: от нас — математика, а нам, скажем, химика-агронома.

— Позвольте, товарищи, — вмешался Игнат. — Ведь разговор о чем идет? Он и без нас может поехать учиться. А тут дело в колхозной стипендии. Можем мы ее дать или нет? Думаю, что можем.

— То-то и оно, что надо дать стипендию.

Но Игнат не сдавался:

— А кто знает, может, наш физик-математик по машиностроительной части пойдет? Выходит, эта физика с математикой и колхозной земле нужна.

Игорь брел по вечерней улице. Значит, послали, значит, стипендия, значит, Иван Трофимович поедет хлопотать за него. И хотя все трудности были еще впереди, Игорь не сомневался, что его и к экзаменам допустят и что он сдаст экзамены. Как неожиданно все повернулось. Еще несколько дней, а там — большой город, институт, новая жизнь. Он старался понять, разобраться в том, а что же, собственно говоря, произошло? И как теперь считать: Русаков был его врагом или другом? Воевал, воевал и — на тебе! — такое сделал для него. А может быть, есть в жизни какая-то особая доброта? Вот он, Игорь, хотел сделать так, чтобы ребята сжились с деревней. Но как хотел? Не было у него этой доброты. А у Русакова есть. Значит, Иван Трофимович добрый, а он злой? А может быть, просто глупый. Было одно утешение: глупец, который понимает, что сделал глупость, уже не глупец. Но утешение небольшое. И все же после всех переживаний этих последних дней на душе стало легче.