Лето длиною в ночь

С плиты послышалось тихое шипение. Луша всплеснула руками:

– Ой, Тоня! Убегает!

Тоня ахнула, но было поздно. Её утренний кофе безвозвратно вытек на плиту, потушив газовую конфорку лёгким ехидным смешком.

* * *

После завтрака они пешком отправились в Михайловский замок – Тоня непременно желала показать им проходившую там выставку древнерусского искусства.

Руся вчера больше всех отнекивался, но «коварная» Антонина всё-таки и его уговорила.

– Там, на выставке, есть большой раздел, называется «Святое воинство». Воинство – слышишь, Руслан? – Там, правда, много изображений воинов – на конях, в доспехах, с оружием – ну разве не интересно? – соблазняла Тоня заупрямившегося Руську. – И всякие сражения там есть, – продолжала Антонина в красках расписывать все прелести очередного (Русе казалось, что уже сотого по счёту) похода в музей. – Битва новгородцев с суздальцами, например.

– Битва? – Руськины брови поползли вверх от удивления. – На иконе??? Ничего себе…

– Вот, представляешь? – Глаза у Тони горели. Прям не Антонина Ковалёва, а само воплощённое вдохновение. – Есть, Руся, такие иконы, которые изображают историю чудесного избавления Новгорода от осады суздальцев в 1169 году. Там же настоящее сражение! Два конных войска! Шлемы сверкают, пики щетинятся, стрелы летят! Пойдём, поглядишь, как русские художники-иконописцы изображали битвы…

– Ну, если так… – явно воодушевлённый Тониными речами, Руська взлохматил обеими руками волосы, потом согласно тряхнул головой. – Ладно, уломали!

* * *

Тонины каблуки уверенно стучали по чисто выметенному тротуару. За ней едва поспевали её «бамбини пикколини» – двое в ярких куртках и вязаных шапочках, третий – в чёрной шинели под ремнём и форменной шапке с золотой кокардой.

Утро был пасмурным, но тёплым.

Руська стащил с головы свою шапку с козырьком, сунул в карман, но Тоня сделала вид, что не замечает. Пускай! Поди не простудится. Ей почему-то не хотелось приставать к парню и требовать надеть её обратно. На улице было так хорошо…

Влажный ветер ласкал лицо, трепал волосы. В воздухе висела жемчужная морось. Солнце светило сквозь ровный слой облаков как сквозь матовое стекло. Вокруг было удивительно – пасмурно и светло одновременно… И почти облетевшие деревья тоже были удивительные, словно сошли со старинной гравюры, и дома вокруг…

Руська как всегда отставал, потому что больше всех головой по сторонам вертел. Потому вдруг догнал их в три скачка, забежал вперёд и сделал заявление:

– Я теперь понял, что имел в виду наш Федька! Он как приехал из Питера, сильно удивлялся, что дома в нашем городе какие-то не такие. Ха! У нас-то они – того… Лысые!

Дети захохотали. И Тоня вместе с ними. День обещал быть чудесным.

Утро в музее

Утро так хорошо начиналось… А потом – всё стало просто отвратительно. Ничего хуже Глеб и представить не мог!

Только они зашли в первый зал, и Тоня начала им что-то рассказывать, запел её телефон. Пришлось прерваться. Антонина, явно недовольная заминкой, достала мобильник.

– Да? Слушаю вас! – официально ответила она, откашлялась сухо.

Глеб сначала подумал – с работы звонят, опять поди подменить просят. И вдруг…

– Си, си. Чело! – радостно выдохнула она по-итальянски.

Глеб, ясное дело, напрягся. Зато её лицо – засветилось просто! И голос – оживился, зазвенел.

Она кивнула им – мол подождите, я сейчас, – и, тараторя на чудовищной смеси английского и итальянского, отошла к дальнему окну у самого выхода из зала. Глеб не отрывал от неё глаз. Увидел, сразу понял – волнуется! Когда волнуется, она часто бровь средним пальцем потирает. Ему ли не знать.

Хотелось подойти поближе, и подслушать – он ведь с некоторых пор как-то разом стал понимать всю эту иностранную тарабарщину… Но ноги будто приросли, потому что одновременно страшно было. Короче, не расслышал он почти ни слова. Но всё понял. Главное – «аморе» – разобрал… Это значит по-итальянски – любовь у неё.

Вот так. Любовь. Да ещё с итальянцем… Ну, теперь уж она точно туда уедет.

В животе стало холодно и скучно. Пусто как-то стало… Он почувствовал, что ноги его не хотят ходить, а руки, отяжелев, повисли, сильно оттягивая плечи…

* * *

В музейных залах толпился народ: день-то был праздничный.

Руся, в последнее время воспламенившийся любовью ко всяким гаджетам и вытребовавший себе аудиогида, бродил по выставке в одиночку, опутанный проводом, с плейером на шее и микро-наушниками в ушах. Пытаясь неотступно следовать за голосом экскурсовода, он надолго задержался в самом первом зале – тут висели иконы, на которых была Богородица. Их было много – большие и маленькие, по пояс и в полный рост, с младенцем на руках, и – без него…

Раевский послушно переходил от экспоната к экспонату, чувствуя себя роботом, который умеет распознавать голосовые команды. Потом, утомившись, «робот» «взбунтовался» и стал поочерёдно нажимать кнопки «стоп» и «пуск». Невидимая дикторша замолкала на полуслове, коротко хрюкала Русе в оба уха, и снова замолкала.