Лондон сознательно не был поставлен перед этим фактом, поскольку непризнанное польское правительство находилось в Париже, и именно Париж остро нуждался в помощи русского парового катка. Кроме этого, Корнилов сознательно исходил из принципа «Сказанное одному сказано для всех», автоматически распространяя свой меморандум и на другого союзника по Антанте.
Получив столь недвусмысленный щелчок по носу, союзники вначале громко и чувственно возмущались, но затем, когда пар выдохся, а страсти улеглись, было мудро решено подождать с ответом, который полностью зависел от успеха русского оружия. Если войска Корнилова завязнут в позиционной борьбе за «сторожку лесника», то вся эта русская наглость не стоит и минуты драгоценного времени союзников. А вот если армии Верховного правителя добьются успеха, то тогда стоит напрячь воображение для достойного ответа.
Одновременно с этим Клемансо и Черчилль стали энергично форсировать события для скорейшего увеличения численности американских экспедиционных сил в Европе как реального противовеса русскому союзнику. Общая численность американских солдат на начало августа составляла 378 тысяч человек, и в основном они находились на второстепенных участках фронта.
Першинг заверил союзников, что в этот месяц на континент должно прибыть очередное подкрепление в количестве 70–80 тысяч американских пехотинцев вместе с четырьмя артиллерийскими бригадами. В следующем месяце планировалось увеличить численность прибывающих войск до 100–120 тысяч. Это было все, что генерал мог твердо гарантировать европейцам от имени президента Вильсона на данный момент.
Союзники одобрительно кивали головами и выражали неподдельную радость от слов своего заокеанского союзника и борца за демократию, но когда Першинг ушел, особой радости на лицах европейцев не было, и на это были свои серьезные причины. Они прекрасно помнили, как не далее чем в мае американцы твердо гарантировали непрерывную поставку своих войск и что из этого получилось. Как бы сладко ни пел американский соловей, его интересы всегда будут на первом месте, если что-либо пойдет не так, как задумывалось.
Кроме этого, напуганные недавними непрерывными немецкими наступлениями союзники впадали в стойкую нервозность при одной только мысли, что, получив относительную свободу рук на востоке, немцы повторят попытку вновь отыграться на западе.
Черчилль и Клемансо хорошо понимали абсолютную невозможность со стороны Фоша гарантировать неприступность союзной обороны перед новым немецким наступлением. В этом случае вновь придется обращаться за помощью к Корнилову, и неизвестно, что потребует он на этот раз. Одним словом, союзники с огромным вниманием следили за успехами своего восточного соседа, который одновременно и оттягивал на себя рвущихся к Парижу немцев, и создавал новые проблемы западным цивилизаторам.
К огромному разочарованию Черчилля, Господь не услышал его молитв, и русские вышли к планируемым рубежам в рекордно короткие сроки, и вместе с тем они оказались отнюдь не обескровленными и обессиленными, как того хотелось британскому премьеру.
Союзники по своему великодушию тянули время, но у Корнилова была прекрасная память на все то, что касалось интересов Родины, и потому 22 августа представитель России в штабе Фоша генерал-майор Рябцев известил союзников о намерениях Ставки завершить наступление русских войск и об их переходе к обороне. На все недоуменные вопросы генерал невинно отвечал, что русские и рады бы продолжить гнать германского супостата до самого Берлина и даже закончить проклятую войну в этом году, да вот всему этому мешает невесть откуда взявшийся какой-то польский вопрос.
Рябцев искреннее негодовал вместе со своими военными коллегами по поводу этой дипломатической глупости и нелепицы, не позволяющей славным защитникам страны получить в честь долгожданной победы вполне заслуженные новые награды, чины и почести и отправиться на мирный отдых. Генерал публично ставил сто к одному, что это происки треклятых дипломатов, сумевших втереться в доверие Верховного правителя и проводивших свои игры. Все было так, но, как военный, он не мог ослушаться приказа главковерха и извещал своих боевых товарищей о возможной угрозе нового немецкого наступления на Париж.
Конечно, это, скорее всего, будет только агонизирующий бросок истомленной войной Германии, и русские союзники всегда помогут своим камрадам одернуть германскую гидру. Да и какое может быть широкомасштабное наступление в условиях осени, одно самоубийство. Так говорил Рябцев, и чем искренне он вещал, тем сильнее вставали дыбом волосы на генеральских загривках в предчувствии скорой беды. Наученные различным каверзам жизни и сами неоднократно подкладывавшие гадости союзникам, они видели коварный подвох в любом слове и действии русского представителя.