ЛЕТО – ЛЕТО и другие времена года

Хорошо получилось: приехали, не создали никому проблем – ни бытовых, ни технических, ни человеческих, ни, главное, художественных, произвели на всех приятное впечатление – и улетели. Почти как Карлсон. Почему почти? Карлсон же обещал вернуться, а мы нет. Ну и на приглашение не напрашивались.

Хорошее осталось ощущение. И за державу не обидно.

4 июня

В Вене я был довольно коротко. День прилёта, точнее, вечер, не считается. Зачем его считать? Вечер был очень ветреный… А если в Вене дует ветер, от него обязательно болит голова. Венские ветра такие, я их хорошо запомнил с прошлых визитов и длительных периодов работы.

Поэтому в первый вечер в Вене нужно было быстро адаптироваться, а стало быть, съесть венский шницель и выпить белого вина с газированной водой. Это сугубо венское. Ещё можно было съесть штрудель или захер, но настроение было не то…

Потом было два дня репетиций и два дня спектаклей. От общения с любой прессой я отказался. С прошлых лет помню, что местные журналисты с удовольствием говорят о чём угодно, только не о театре. Теперешняя же ситуация предполагала непременные вопросы о Путине, Украине и так далее, а я приехал на театральный фестиваль.

Однако мне довелось несколько раз нарваться на около-политические разговоры.

Я прекрасно помню пресс-конференцию в Цюрихе перед моими гастролями в Ноймарк-театре. Тогда шла к концу страшная Вторая чеченская кампания. Все вопросы на пресс-конференции были в основном о Чечне, о войне, и ни одного – о предстоящих спектаклях. Я тогда был совсем не опытен и старался отвечать на те вопросы, отвечать вдумчиво, сложно, пытаясь растолковать спрашивающим, что проблема совсем не так однозначна, проста и уж точно не такова, как её видят в Европе. Мои ответы не нравились, они раздражали, и в итоге, после очередного моего ответа в том духе, что в Чечне всё намного страшнее, запутаннее, чем видится из Цюриха, один журналист раздражённо сказал: «И после того, что вы тут нам говорите, вы пытаетесь считать себя европейцем?»

Этот вопрос поверг меня в изумление. Я не ожидал от этих улыбающихся, кивающих и благообразных людей, которых к тому времени знал очень плохо, такой наглости, высокомерия и пренебрежения… Неприкрытого высокомерия!

Думаю, что у меня побелели губы, и я ответил: «На этом считаю пресс-конференцию исчерпанной, потому что если задан такой вопрос, то вы меня европейцем не считаете. И смею вас уверить, заданный вопрос говорит о том, что это вы проводите границы, а не я».

Об этом я когда-то писал, но просто вспомнилось. То, каким образом демонизирована Россия сейчас, сравнивать с тем, как было тогда, нельзя. Во времена Советского Союза я не бывал за границей и уж тем более в капиталистических странах. Я не знаю, как тогда формировали образ Советского Союза и России. Но уверен, что сейчас нас рисуют и видят куда более страшными и мрачными, как и то, каким образом мы здесь, у нас, живём.

Я встретил в кулуарах фестиваля довольно много людей из всегдашней фестивальной публики, которых давно не видал. В той же одежде, тех же очках, тех же компаниях. Они не изменились, разве что поседели, или покрасили волосы, или облысели окончательно. В Европе мало что меняется.

Когда меня видели, они вполне убедительно радовались, отводили в сторонку, задавали дежурный вопрос про дела, ответ на который их не интересовал, а потом обязательно интересовались, мол, как я там живу, как я там работаю, неужели мне по-прежнему удаётся что-то делать в страшной и задушенной России. Я говорил, что вполне хорошо работаю, что у меня недавно вышел спектакль, что с тех пор как мы не виделись, у меня родилась ещё одна дочь. Мой ответ они слушали с недоверием, видимо, полагая, что я настолько запуган, что даже в кулуарной беседе не могу позволить себе признаться в своём отчаянном положении.

Одна дама, которую тоже знаю давно, не выслушав меня сколько-нибудь внимательно, предложила мне остаться и сказала, что сейчас самое благоприятное время, чтобы получить политическое убежище.

Тонкости, сложности и мои переживания, моё трагическое ощущение происходящего в России и с Россией их, разумеется, не интересовали. Никакие тонкости и сложности в вопросе с Россией сейчас не подразумеваются и даже не допускаются. Для моих собеседников про нас всё ясно, и ответы мои им не понравились, как и тогда журналистам в Цюрихе.

Но такой глупой, грубой и бессмысленной однозначности тогда всё же не было.

И ещё у меня случился неожиданный разговор с одним венцем.

Типичный венский мужчина лет пятидесяти-шестидесяти в тёплое время года обычно одет в хороший, чаще всего чёрный, мятый пиджак, светлую, чаще белую, сорочку и хорошие, давно не помнящие утюга брюки, иногда джинсы. Обут в отличные, не новые туфли или ботинки. В руках у такого жителя Вены всегда потёртый дорогой портфель, а также пара газет и журнальчик, сложенные вдвое. Такой мужчина невысок, но и не низок ростом, с крупной головой, взъерошенными волосами, на носу у него хорошие или очень хорошие очки… Чаще всего он к тому же тонкорук, тонконог и имеет крепкое округлое пузцо.