Про поезда звучало наивно. Дама представления не имеет о транспортном сообщении между Гданьском и Калининградом. Ей в Берлине, видимо, мерещится, что куда угодно можно доехать если не на метро, то прекрасным «Дойче Баном». Но я немедленно согласился лететь в Гданьск, потому что это было в сторону дома.
К моему решению присоединились ещё два человека, потому что я сказал, что могу взять двух желающих в машину, на которой поеду из Гданьска в Калининград.
Присоединился парень, совсем молоденький, с огромным рюкзаком, и дама моего возраста, которая летела из Копенгагена, где живёт, в Калининград, где жила. Так мы и полетели. Друзья прислали за мной в Гданьск машину. От Гданьска мы ехали по живописнейшим местам…
Парень оказался моим земляком из Томска, лингвистом, который год преподавал немецкий на берегах Рейна и впервые ехал в Калининград с желанием найти там свой жизненный интерес, работу и, возможно, аспирантуру. Я видел, что ему даже в радость такое приключение и удлинение путешествия. В Польше он прежде не был. Да и дама была рада. По дороге она рассказывала о своей жизни, детях, кошке… А мне было обидно за каждую минуту, проведённую не дома.
Сначала завёз попутчиков и товарищей по несчастью, хоть завозить их было не по пути, потом поехал домой. Я хотел подъехать степенно, солидно и без посторонних. Возвращение домой – это очень личное и сокровенное…
В субботу, ближе к полуночи вернулся домой с Венского фестиваля. Сыграл в рамках фестиваля два спектакля – и улетел домой. Последний раз на этом фестивале и в Вене я был в 2006 году. Тогда мы представляли с Александром Цекало в небольшом театральном зале спектакль «ПоПо». А совсем в последний раз я участвовал в европейских фестивалях семь лет назад, тогда я решил ограничить своё участие в подобных мероприятиях и сосредоточиться на литературной работе. Это был период активного писательского труда. Я не делал новых спектаклей и всё писал, писал, писал.
Ещё я ограничил свои поездки на европейские фестивали – которых на самом деле очень много, разного уровня, содержания и масштаба, – по той причине, что местная, то есть национальная публика на спектакли практически не попадала.
Я приобрёл известность на Родине, которая дошла уже и до эмигрантских кругов, поэтому билеты на фестивальные спектакли раскупались в основном бывшими соотечественниками, и исполнение спектакля с переводом на местный язык становилось бессмысленным…
Было обидно. Мы с переводчиком и фестивалем готовили перевод, репетировали, я делал особую редакцию спектакля, которая существенно отличалась от той, что я играл в России, Украине, Белоруссии, Казахстане. Получалась какая-то ерунда. Спектакль, приготовленный для восприятия немцами, французами, финнами, венграми, австрийцами, швейцарцами, бельгийцами… проходил для бывших граждан России, Украины, Белоруссии и Казахстана в адаптированном для европейцев виде, да ещё и с ненужным им переводом. Смысла в этом не было никакого, одно мучение для переводчика, зрителей и меня. Так что я решил прикрыть эту практику…
Для эмигрантов я играть не хочу по целому ряду причин, которые излагать сейчас не считаю нужным. Иногда играю в Израиле, где бывшие наши сограждане эмигрантами не являются, да и то с целым рядом серьёзных условий и оговорок.
Короче, на Венском фестивале я не был давно, а это крупнейший театральный форум Европы. Шутка ли, полтора месяца сплошных драматических спектаклей, балетов и опер. Если бы вы сейчас были в Вене, вы бы увидели, что афиш фестиваля гораздо больше, чем любой рекламы вместе взятой. Венские радиостанции говорят о фестивальных событиях в новостных блоках как о спортивных. Венский фестиваль – это главное событие австрийской столицы почти на весь май и большую часть июня. Быть участником этого фестиваля – круто, без дураков.
Однако это совершенно не значит, что, если тебя пригласили на фестиваль, в Вене тебе обеспечен успех. Я ехал и очень волновался. Мне казалось, что я потерял навыки работы с переводчиком и переводом. Я отвык от европейской публики, которая всё же другая. Я попросту давно не стоял на европейской сцене.
К тому же в этот раз меня ждала такая большая сцена, на которой я прежде не был.
В первый раз в 2002 году я играл в Вене «Как я съел собаку» в подвале великого Бургтеатра для семидесяти зрителей. Сейчас же меня ждала главная сцена венского Музейного квартала, то есть бывший Императорский манеж и 800 зрителей каждый вечер.
В Германии, Австрии и Швейцарии меня всегда переводил мой драгоценный друг и переводчик Штефан Шмидтке.
Мы познакомились шестнадцать лет назад, буквально за несколько дней до моего московского триумфа с моим первым спектаклем на «Золотой маске». Тогда же меня увидела и безоговорочно мне поверила Мария Циммерман, великий театральный деятель, которая была тогда директором Ганноверского фестиваля.