Жёсткое, сугубо социальное, беспросветное, человеконенавистническое искусство прекрасно умеют делать немцы, англичане, скандинавы. Они это делают так, как никакой Гай-Германике никогда не удастся, к тому же они это делают давно, а у нас в связи с этим всегда будет «вторяк».
Зато так, как у нас делали, писали, снимали, ставили неспешное, глубокое, тонкое, крупноплановое, а главное – гуманистическое искусство, никто делать не умеет. И именно этого от нас ждут. И мы тоже этого ждём от нас самих.
У меня есть друг. Давний, хороший друг. Его основное занятие и профессия – он делает водку. Делает он её не на кухне, не в гараже, а масштабно, поэтому он человек состоятельный, и я всегда становлюсь в тупик, когда случается его день рождения или есть другой повод подарить ему подарок. Не знаю, что ему дарить! Все мои книжки у него есть, все спектакли мои он смотрел по несколько раз…
Короче говоря, я дарю своему другу литературные тексты, посвящённые водке.
Я уже написал и подарил ему два эссе про водку. Первое называлось просто «Эссе про водку», второе – «Водка и коллективная память».
Наконец-то я закончил и подарил моему другу новое эссе «Водка и география». Писал я его долго, оно всё не складывалось: не получалось таким, как задумывалось. Хотелось написать лирический текст… Но в августе удалось завершить работу.
Я очень хочу, чтобы вы его прочли и кого-то этот текст порадовал. Правда, хоть и написал его я, мне он не принадлежит: я подарил его другу. Уверяю вас, это не реклама. Название водки, которую делает мой друг, ни в одном эссе не упоминается, в эссе вообще не подразумевается конкретная водка. Это литература.
Занятно наблюдать за русским человеком, который, не торопясь, слоняется по магазину в аэропорту перед вылетом на отдых за границу.
Лето. Летит человек откуда-то из-за Урала, или с северов, или из дальних далей… Летит через Москву. Ждёт его пара недель зноя, моря, каких-то экскурсий… Ждёт его незнакомая или малознакомая страна, в которой у него ни друзей, ни приятелей, а только гостиничный номер да завтрак с обедом, оплаченные заранее.
Жена его ходит поодаль, рассматривает духи и прочую косметику… Дети плетутся за ней или сидят где-то, что называется, «на вещах». А он…
Он медленно и как бы безучастно ходит и глазеет на бесконечные ряды бутылок с разнообразным алкоголем. Этот алкоголь сделан в дальних или не очень дальних странах, разлит в бутылки на разных континентах, закупорен пробками, завинчен крышечками, запечатан сургучом, упакован в красивые коробки… Стекло бутылок всех оттенков зелёного и коричневого… Белое же стекло то отдаёт голубоватым, а то грани сосудов кажутся хрусталём или вообще чистейшим льдом, от которого, кажется, веет холодом. Такие бутылки искрятся. Все полки с бутылками хитро подсвечены, и содержимое бутылок то светится медовым, благородным светом, то демонстрирует такую прозрачность, что может показаться, что воздух именно внутри бутылки, а не снаружи.
Идёт человек мимо полок с виски, читает названия. Губы его почти незаметно что-то беззвучно прошевеливают. А уж что получается прочесть и что у человека звучит в голове в процессе чтения, думаю, сильно озадачило бы шотландцев, ирландцев и прочих производителей виски.
Смотрит человек на эти шедевры изобретательности, на эти этикетки и бутылки, вид которых даже у трезвенников может вызвать серьёзные сомнения в правильности своего трезвого образа жизни, а у детей прямо-таки уверенность в том, что взрослые им всегда запрещают всё самое интересное и вкусное… Бутылки круглые, квадратные, плоские, треугольные, гранёные, пузатые… Все хороши!
Но человек смотрит на них независимо, даже слегка высокомерно. Он успокаивает себя тем знанием и уверенностью, что вся эта красота не что иное, как красиво оформленная и упакованная дрянь. И как он не раз слышал и даже имел возможность по случаю убедиться – весь этот виски просто голимый самогон. Вот только очень раскрученный.
Проходит человек мимо виски, наклоняясь к наиболее нарядным и гордым бутылкам, чтобы рассмотреть наверняка цену и убедиться, что ему не померещились эти дикие цифры, ухмыльнётся он этим цифрам, едва заметно мотнёт головой и проследует к рому или коньяку или к бутылкам текилы, на дне одной из которых разглядит разбухшего дохлого червяка. Подивится он этому и даже по-детски посмотрит по сторонам, мол, неужели только он один видит эту дикость, мол, как такое возможно и до чего могут дойти люди. Передёрнет человека, брезгливо скривит он губы и пойдёт дальше.