Фотосессия шла своим ходом, а Хелен направила меня назад, в офис, заниматься текучкой – разбирать исходящие письма и благодарственные записки, составлять план встреч и т. п. Я была под впечатлением от увиденного в студии Смита и решила после стольких недель прокрастинации записаться на курсы фотографов. Анкета давно лежала у меня в сумочке, и я собралась заполнить ее, но тут прибежала Бриджет и стала расспрашивать о фотосессии.
– Все было прекрасно, – сказала я, убирая анкету в ящик стола, где она благополучно пролежит еще несколько недель, – но потом нарисовались ребята Хёрста и чуть все не испоганили.
– А Эрик с ними был? – спросила Марго, проходившая мимо, держа пачку папок.
– О, ну еще бы, – сказала Бриджет. – Эрик Мастерсон никогда не упустит случая покрутиться рядом с моделями.
Меня это задело. Они продолжали болтать, а я принялась разбирать почту, надеясь, что они не заметят обиды на моем лице. Когда Бриджет с Марго вернулись на свои места, я сосредоточилась на почте Хелен и, в итоге, погрузилась в чтение письма, открывать которое мне не следовало.
Когда я дочитала до конца, мне на стол выпало около дюжины клеверов, увядших и помятых. На письме виднелась их зеленая кровь, где листочки пережали. Я взяла один, держа в пальцах хрупкий стебелек, и поняла, что он четырехлистный. Я взглянула на другой – тоже четырехлистный. Как и все остальные. Я никогда еще не видела четырехлистного клевера, а тут их было столько сразу.
Я сложила письмо, положила в него клевер и убрала все в конверт, недоумевая, как оно попало в почту поклонниц Хелен. Это было просто недоразумение, и я не сомневалась, что она меня поймет, но все же мне не следовало читать все письмо. Я должна была остановиться, как только поняла, что это письмо личное, но не смогла удержаться.
Когда Хелен вернулась с фотосессии около шести вечера, и я ей рассказала про письмо, она ничуть не расстроилась.