Лето на Парк-авеню

– Х-м-м-м, – она взглянула на адрес, написанный рукой матери на конверте. – Интересно, сколько денег она хочет с меня на этот раз, – сказала она, усаживаясь за свой стол и доставая сигареты. – Это единственная причина, по которой она пишет мне – попросить денег. Или сказать, что я делаю не так.

Интуиция у Хелен была поразительная: она угадала содержимое письма по почерку на конверте.

– Ох, мамочки, – сказала она, пробегая взглядом письмо, держа в руке клевер. – Хочешь, возьми один. Их сестра выращивает. У Мэри весь задний двор в четырехлистных клеверах. Представляешь? – она улыбнулась при этих словах. – Мама мне то и дело присылает букетик. Мне нравится засушивать и раздавать их людям, кому не помешает удача. Только вот, – она нахмурилась, – бедняжке Мэри они удачи не принесли. У нее полиомиелит.

– Нет. Я так вам сочувствую.

– Жуткая напасть. Она такая милая, милая девушка и прехорошенькая. Гораздо миловиднее меня – что правда, то правда, можешь спросить мою маму, – Хелен втянула губы и откинулась на спинку. – Бедняжка Мэри в инвалидном кресле. Наверно, неудивительно, что я чувствую вину за свое здоровье. Я все время посылаю им с мамой деньги, но это не избавляет меня от вины. Мой психоаналитик говорит, это мой крест. Но, знаешь, это из-за мамы в первую очередь – не из-за Мэри – я увлеклась психоанализом. Я люблю ее, правда люблю, но не проходит ни одного сеанса – ни единого – чтобы я под конец не говорила про нее, – Хелен стала вальяжно зевать, вытянув руки над головой. – Ты близка со своей мамой, Элис?

Ее вопрос застал меня врасплох.

– Э-э… нет, уже нет. Она умерла.

Даже после стольких лет эти слова вызвали оторопь у меня.

– О, киса. Сожалею. Это ужасно, – она отложила клевер и указала на стул перед своим столом. – Когда она умерла? Сколько тебе было лет?

– Это случилось уже довольно давно, – сказала я, присаживаясь и сглатывая ком. – Мне было тринадцать.

У Хелен поникли плечи.

– Бедняжка. Это ужасно – лишиться родителя в таком юном возрасте. Я тебя понимаю, – она светло улыбнулась. – У меня папа умер, когда мне было десять, – ее глаза затуманились. – Он погиб в лифте, это был несчастный случай.

Она покачала головой, поражаясь нелепости такой смерти.

– О, нет, – моя рука метнулась к груди, – какая трагедия.

– Ой, просто ужас. Такой шок. Мы совершенно не представляли, что делать. Просто, таких вещей никогда не ожидаешь.

– И у нас было так же, – сказала я с каким-то трепетом – я никогда бы не подумала, что у меня может быть что-то общее с Хелен Гёрли Браун; а вот же, мы обе пережили внезапную потерю родного человека. – Мама погибла в автокатастрофе. Просто в магазин поехала. Сказала, скоро вернется, а…

– Лифты внушали мне такой ужас, – сказала Хелен. – Много лет я всегда ходила по лестницам, хоть на какой этаж.

Она снова покачала головой.

– Я понимаю, о чем вы, – сказала я, пытаясь донести до нее, сколько у нас общего. – Когда ее сбили, я за милю обходила тот перекресток. Другой водитель вылетел на красный – и ни царапины. А мама умерла на месте, так врачи сказали.

– Мне снились кошмары, что я в лифте и падаю, падаю, этаж за этажом. И я просыпалась за миг до падения.

Я поняла, что ошиблась, приписав откровенность Хелен желанию показать нашу общность – она, на самом деле, меня не слушала. И это, пожалуй, было хорошо, поскольку я и так уже сказала больше о смерти мамы, чем говорила за многие годы. И все же, я хотела, чтобы Хелен меня услышала, чтобы в кои-то веки, увидела во мне что-то большее, чем свою секретаршу.

– Мой отец попал в результате на передние полосы газет у нас в городке, – продолжала она. – Все заходили отдать дань уважения, и мне казалось, он сам вот-вот войдет в парадную дверь, польщенный всеобщим вниманием. Я была такой маленькой. Не понимала, что больше никогда его не увижу, – она взяла со стола платок и промокнула глаза. – Извини. Мне это до сих пор не дает покоя, после стольких лет. Но я уверена, ты меня понимаешь, – она шмыгнула носом. – Лишиться родителя – это так ужасно. Боль никогда не проходит полностью, верно?

Она взглянула на меня, и я не могла понять, ждет ли она моего ответа.

Я была готова сказать что-то, но она уже переключилась и, взяв красный карандаш, взглянула на рукопись у себя на столе.

Сеанс окончен. Как обычно. Еще минута – и я могла бы расплакаться.

– Что ж, – сказала я, вставая, – не буду больше отвлекать вас от работы.

– О, и не забудь свой клевер, – сказала она, снова излучая радушие. – Бедняжке Мэри они не помогли, но я все равно в них верю. К тому же, тебе понадобится вся мыслимая удача с этим твоим донжуаном.

Она одарила меня знающим взглядом, и я не смогла понять, довольна ли она, что я последовала ее совету, или она считала меня очередной глупышкой, которой предстоит усвоить суровый урок.

Глава двадцатая