Лето потерянных писем

– Боже, где ты этому научился?

Его губы приподнялись в легкой улыбке.

– Я очень умело пользуюсь языком.

– Ной!

– Что? – В его глазах сверкнули озорные огоньки. – Просто констатирую факт.

– Ну конечно.

– Не моя вина, что у тебя извращенный ум.

– Нет у меня извращенного ума.

Он приподнял брови.

– Нет? Тогда что у тебя сейчас на уме?

Я закрыла лицо руками, густо покраснев.

– Ной.

Он засмеялся.

– Фу! – Я зачерпнула ложкой мороженое, чтобы утопить в нем свои невзгоды.

– У тебя немного… ох… – Ной потянулся и легонько коснулся моего носа. – Немного сливок.

Странно, думаю, на моем полыхающем от стыда лице растаяло бы любое мороженое.

– Упс.

– Это мило. – Он снова посмотрел на меня. На этот раз без коварства, как до этого. Взгляд у Ноя стал нежнее.

Я хотела этого парня.

Не могу скрывать. Или притворяться. Каждой частичкой, от сердца до ребер и кончиков пальцев, хотела его. Безумно. Безрассудно. Неминуемо.

Разумеется, я заметила, как растет нелепая влюбленность. Но рассчитывала, что смогу держать себя в руках. Увлечения можно отодвинуть в сторону и хранить в секрете. Это… это искрометное желание представляло для меня опасность. У меня не было времени на неоднозначные, мощные чувства: они пугали, вносили сумятицу и затмевали разум. Я не хотела с ними разбираться. Не этим летом, когда я намеревалась сосредоточить внимание на прошлом своей бабушки. Конечно, я была готова к летнему роману, но короткий роман сильно отличается от всепоглощающего желания.

Так что мне никак не справиться, если Ной Барбанел будет смотреть на меня так, как сейчас. Я не могу поддаться эмоциям, которые в силах меня поглотить.

Я отодвинула стул и встала.

– Нам пора.

Ной недоуменно моргнул.

– Мы не…

– Я бы хотела пройтись. – Я выбросила чашку с мороженым в ближайшую мусорку. – Пойдем.

Молитвенный дом унитарного универсализма Нантакета не сильно отличался от церквей, где проходили встречи моего отряда девочек-скаутов. Здесь были красные скамьи и белые стены, и летом каждую пятницу по вечерам проводили службы для небольшой еврейской общины на острове.

Обычно в храме мне было скучно. То же самое, что есть овсяную кашу или разгружать посудомоечную машину – временами утомительно, в редких случаях увлекательно, иногда приятно. На службах я виделась с друзьями из еврейской школы, и иногда мы украдкой бродили по коридорам и разглядывали детское творчество или мозаику «Древо жизни». Наша община была огромной, по крайней мере, на Дни трепета размещали евреев-реформаторов из пяти городов.

Местная община, должно быть, была тесной, что наводило меня на мысли, что и обменяться смс-сообщениями не удастся, и тихонько попеть молитвы с конца сидура[9] тоже, поэтому пришлось бы развлекать себя вместо того, чтобы внимать проповедям. «Моя страна, это я тебя воспеваю», с первого по четвертый куплет – это я о тебе.

Ной повел меня в дальние коридоры, где находился кабинет раввина Лии Абрамс. Он легонько постучал в приоткрытую дверь.

– Ной! – Она встала из-за стола, доверху заваленного книгами, и подошла его обнять. Она была высокой и худощавой, а вокруг лысой головы был повязан симпатичный фиолетовый шарф. Положив руки ему на плечи, она наклонилась, чтобы получше его рассмотреть.

– Ты так вырос!

Щеки Ноя порозовели, и я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку.

– Твоя бабушка сказала, что в следующем году ты будешь учиться в Гарварде.

– Да.

– Так замечательно! А будешь работать в дендрариуме?

– На самом деле я изучаю экономику, не ботанику.

– О! – в ее голосе послышалось удивление. – Ну что ж, весьма полезно! – Она повернулась с улыбкой ко мне и доверительно понизила голос: – Я изучала театральное искусство. Не самая перспективная профессия.

– А я подумываю об истории, – призналась я, что меня удивило, поскольку я почти всегда старалась не обсуждать со взрослыми колледж. – Меня зовут Эбигейл.

– Да, конечно, садитесь. Тебя интересует прошлое твоей бабушки?

– Да. – Мы сели в два одинаковых кресла напротив нее. – Она приехала из Германии в тысяча девятьсот тридцать девятом. Ей было всего четыре года, поэтому она мало помнила свою семью…

Рабби задумчиво кивала, пока мы посвящали ее в курс дела. Когда мы закончили, она прижала кончики пальцев друг к другу, расставив ладони.

– Хорошо. Интересно. У меня есть догадка, где вам стоит поискать информацию. Вы слышали что-нибудь о Киндертранспорте?

Единственный известный мне киндер – это киндер-сюрприз. Я покачала головой, Ной тоже.

– Хрустальная ночь?

На этот раз мы оба кивнули. Я узнала о Хрустальной ночи на уроке истории, где нам сухо и бесстрастно рассказали об этом событии, словно это был еще один параграф, который нужно выучить. Возможно, для большинства так и было. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году произошла Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин: по всей Германии и на прилегающих территориях убивали и арестовывали евреев. Их предприятия были уничтожены, разрушили почти триста синагог.

Бабушка никогда напрямую не говорила, что ее выслали из Германии из-за Хрустальной ночи, но даты совпадали.