Лето прошло

Господи, сколько сил у меня уходит на то, чтобы себя не выдать! Чтобы не закричать: мне страшно! Я знаю, что для меня приготовили! Кричать нельзя, потому что приедет скорая. Запрут, отнимут Сашу. Лишат всего. Сгноят. А я не сумасшедшая! Как я могу быть сумасшедшей, если понимаю, что у меня нет доказательств? И знаю, что тем более никто не поверит в то, что есть еще вариант – убийство. Или она хочет меня довести до петли, снотворного с коньяком?

Плохо, что меня выдает лицо. Так всегда было. Сейчас еще ничего, а раньше папа как скажет: «Что ты все время как будто куксишься, как будто вот-вот заплачешь», а я и вправду возьму и расплачусь. Сейчас-то я не плачу, держусь. Но по взглядам других замечаю, что что-то со мной не так. Даже Саша – потянется ко мне, а потом посмотрит, словно испугается и отходит. И Вадим долго со мной не выдерживает.

Начала писать с неохотой, но втянулась. Даже удовольствие получаю. Яков Львович сказал: «Вы же говорили, что в школе больше всего любили литературу, ходили в кружок». Ну да, было дело. Но ведь как давно! А сейчас, может, действительно что-то выплыло. Сейчас перечитала, что написала. Некоторые места понравились. О страхе как волке. Еще кое-что.

А когда Яков Львович про писательство сказал, я обиделась, хотя виду не подала. А он все равно понял, больше о том разговор не заводил. Обиделась потому, что поняла так: он на безделье мое намекает. Мол, от скуки дурные мысли, бессонница. Но мне совсем не скучно! Мне страшно.

С другой стороны, правда. Сижу дома, не работаю. Так кем работать? Бедный папочка хотел для меня лучшего. Вздыхал, вздыхал: «Бедная ты, бедная. И деньги у меня есть, а что с тобой делать, не знаю. Профессия-то нужна какая-то. Практическая. Ни я не вечен, ни деньги мои, возможно». Но не возражал, когда поступила в Литературный. И что? Ушла через два года. Очень боялась преподавателей. Старые, строгие. Помню, как один – высокий, худой, седой – накинулся на молодого парня за «чернуху и порнуху» в рассказе. Там речь шла о парне, которого посадили за убийство сестры. А она просто уехала в другой город. И там работала проституткой. Так он пять лет просидел! Мне кажется, рассказ был хороший, но преподавателю виднее. А меня, кстати, хвалили. За «тонкий реализм». Но студенты надо мной смеялись. Потому что, к примеру, я тогда не знала, что такое «фэнтези». Студентов я тоже боялась. Был нервный срыв.

Потом Вадим, один выкидыш, другой, лежала на сохранении три раза. Годы! Страх, на который не имеешь права, чтобы не повредить ребенку. Получился Саша. Я и осталась дома. Навсегда.

Сегодня среди дня забыла ключ от столика с дневником на кровати. Надо быть осторожнее. Если в одежде есть карманы, ношу с собой, если нет – кладу в старую толстую книгу, в «Австрийские рассказы» (они уж точно никому не нужны) или на самое дно деревянной коробки с пуговицами.

Не пишу уже два дня. Мне плохо, плохо, плохо. Не сплю до утра, потом посреди дня прикорну на четыре часа, на пять. Жена таджика смотрела на меня с состраданием. Похоже, добрая женщина.

Вадим по телефону рассказывал о Мюнхене. Какой он красивый. Потом заговорил о Баварии. Какие там луга, как тепло, какие государственные дотации сельскому хозяйству. Сразу стало ясно, к чему клонит. И, естественно, жалобно о главном: «Ну послушай, может, решишься? У нас ведь не Бавария. Ты пойми, они мне скоро в убыток станут. Летом еще куда ни шло, а зимой одно сено сколько стоит. Я же их не под нож пущу. Переведу в теплое стойло. Откуда ты знаешь, что им вообще на улицу хочется? Они ведь и так зимой в холода в помещении. Да они сами скоро всю траву пожрут и подохнут от голоду». Он думает, я поверю, что вольных коров, привыкших, приученных папой к простору, к морозу даже, можно взять и запереть навсегда. Да они не только не дадут больше молока. Умрут от тоски по свежему воздуху. Что так, что эдак. Голод, тюрьма – смерть. А бросить кормить он может. Он в детстве в деревне кошку заколол вилами за то, что таскала цыплят. Сам рассказывал. Но земля-то все равно моя!

Сегодня хороший день. Оксана с утра уехала в город на встречу с теткой, которая тут проездом. Вадим вернулся! И Саша был дома, с нами. Мы были втроем. Любаша отпросилась еще вчера к стоматологу, на восемь утра. У нее однокомнатная квартира в городе. Таджики у себя в маленьком доме, все равно что и нет их. Их трое. Муж, жена и племянник лет двадцати. Жена приезжает несколько раз в году, а так у них в Таджикистане трое детей. У мужа вечная улыбка, золотые страшные зубы.

Я как раз сидела, смотрела про бомжа, который вилкой заколол прохожего. Сашу услала в его комнату, к его мультфильмам. И тут Вадим!