Лето прошло

Арнольд подходит к окну. Да, странная погода. Туман не туман, спокойно, серо. Но как-то… не грустно. Перед глазами – иностранный дом, за ним (сверху, с родного восьмого этажа, – будто по бокам) куски парка. Сумеречная зелень – днем. В голове тишина – день не для обдумывания, день для понимания.

Возвращаясь к столу, Арнольд впускает в себя Лилю и Сашу так же, как только что его впустила в себя серая мягкость за окном. Умиротворенно.

Обычно Арнольд смотрит на жену и сына с злобноватой гордостью и болью. Злобноватость – к врагам. Боль – за непонятость, недооцененность. Только мамину критику принимает спокойно. Потому что мама – носитель и хранитель абсолютного, одного на двоих с Арнольдом, родового статуса. Далеко-далеко – купцы-предки, лабазы, магазины. Это выше всего, даже Лили и Саши.

Саша тянет руку к вазочке с конфетами. Ест много. Вода не помогает.

На холодильнике работает телевизор. Парень с волосами ниже лопаток учится в школе, работает моделью и состоит в патриотическом кружке, где его не пускают в почетный караул не то у могилы, не то у огня, пока не пострижется. Родители парня подали в суд за дискриминацию. Мол, волосы – частное дело. Проиграли. У двери суда – старики-ветераны с медалями-орденами. Радуются, судачат. «Это что ж, скоро эти, как их там… панки у Вечного огня станут! Мы на мальчишку не сердимся. Он не виноват. Родители виноваты, что такого вырастили». «Гомик в карауле!» – хохочет Саша. Лиля: «Господи, до чего докатились!» Арнольд: «Ну, если от армии не отмажется, там его перевоспитают». Сказал без злорадства, спокойно. Неприязнь к старым мухоморам-орденоносцам шевельнулась и затихла.

Женского воя снизу не слышно. Вот что сегодня еще новое!

Арнольд ест яичницу.

– Чего, не голосит больше?

– Да, слава богу! Я как встала, чувствую, чего-то не хватает. А я уж думала милицию вызывать. Сколько же может такое продолжаться? Пока жив был – орала. А теперь воет.

Решится ли Арнольд когда-нибудь признаться Лиле, что это он поменял ор соседки на вой?

После завтрака Арнольд идет гулять в парк.

Лифт не работает. Арнольд шагает вниз по лестнице и видит тех, кто прячется за железными дверями.

Издававшая день и ночь напролет звериные звуки седая ведьма, видно, сорвала голос. Ровесница Лиле. Года три назад была брюнеткой, хорохорилась, строила мужикам глазки. Лиля предполагает – перестала краситься. Или поседела. А морщины, морщины! Сама виновата – беззлобно отмечает Арнольд. Мирное чувство… Да, пожалуй, победы. Понимание неизбежности большой победы.

Один, другой этаж и до самого низа – старожилы, разбавленные пришлыми. Хранители статуса кооперативного дома Академии наук (раньше, при социализме) – кандидаты и доктора от сорока до восьмидесяти. «У нас был очень приличный, интеллигентный дом. Сейчас, конечно, не то», – сказала Арнольду у мусоропровода десять лет назад соседка по лестничной клетке, старуха в спортивных брюках с заплаткой на колене и просторной мужской рубашке в клетку. Сказала приветливо и надменно, дав понять: вы нам не ровня. Приличные люди остались приличными людьми, даже обнищав и впав в алкоголизм. Пришлые были плохи по определению – тот, кто имел деньги на покупку или аренду приватизированной квартиры у сына или внучки покойного члена кооператива, мог быть вежливым и чистоплотным, но оставался чужаком и уж точно не имел высочайших моральных качеств, присущих культурным мамонтам.

Старуха жива и сейчас, но почти не показывается. Живы – с новыми дырками – заплатанные брюки и клетчатая рубашка.

Он попал в научное окружение из другого, далекого района – в результате расселения и объединения четырех квартир одного этажа (в том числе коммуналки, две комнаты в которой занимали Арнольд с женой и сыном) неким азербайджанцем. (Понятно, откуда деньги, откуда у всех у них деньги – хапуг, наркоторговцев, бандитов?)

Вот здесь обитает мрачный, глаза в землю, человек, подозрительный тем, что часто возвращается под утро.

За этой дверью снимает квартиру неприятная деловитая девица, у которой недавно появился француз средних лет. Вот ведь – выйдет замуж и устроится без всяких усилий.

А вот здесь, на втором этаже, – таджик с женой и сыном, одноклассником и лучшим другом Саши. Единственным другом Саши. Таджик – хороший парень. Приветливый, улыбчивый. У него торговые точки на трех рынках. Его сын – отличник. Победитель олимпиады по биологии. Как правильно сказала Лиля: «Какие они, приезжие, все-таки нахрапистые. Раз – и квартирку приобрел, и машину, и сынок в университет, не сомневайся, попадет. Все у них схвачено».

Саша плохо учится.

По чистой лестнице, последнему пережитку былой престижности, Арнольд привык ступать горделиво и никогда не здоровался первым с соседями. Сегодня – четко, весомо произнес в лицо пыхтевшей навстречу тетке, одолевшей три этажа: «Здравствуйте». Скоро вы обо мне услышите! Вышел в невесомый день.