Лето прошло

Дом схоронился в котловинке, будто в норе. Наверху – муравьиная тропа, связывающая квартал с метро. Сам муравейник напоминает о себе шумом даже в выходные. Коротко взвыла сирена на недалеком проспекте. На прошлой неделе на переходе задавили двух подростков.

Молниеносного взгляда в сторону достаточно, чтобы зафиксировать у третьего подъезда свою ДЭУ и мужика в желтой футболке, вздымающего руки и стенающего. Можно не прислушиваться, и так ясно.

– Слушайте, я ведь столько раз просил! Ведь я чуть-чуть вашу машину не задел. Вы же сами меня и обвинили бы. А как мне выехать? Ну зачем ставить вот так – впритык?

Молодящийся (то в желтом, то в красном), с животиком, с бородкой, сын академика из соседнего подъезда. Изменил науке с бизнесом, но все равно привечаем местными старухами. Злится из-за потерянных привилегий. Нашлось на весь дом человек пятнадцать хитрованов. Втихаря завели было свои порядки – заплатили деньги управляющей компании, положили асфальт между березами на газоне, натянули цепи с замками. Приватизация. А кто не заплатил, кто опоздал – паркуйся где хочешь. Потом из мэрии пришло распоряжение – все незаконно, цепи убрать, машины ставить всем на общих основаниях. А машин полно, рвутся все, кому не лень, и свои, и гости, и чужие – из соседней многоэтажки и кто в ближнем магазине отоваривается.

Получилась война. Кто раньше приехал – того и место. Остальные – втискиваются, мешают, перегораживают, сигналят по ночам, по утрам: выпусти! Бывало, и шины резали, и двери царапали.

Арнольд всегда идет до конца. А вы как хотели? Этим – можно? С мигалками, с личными самолетами? А ему – нельзя? Чтобы он рыскал по району, высматривал, где приткнуться, когда приезжает в два, в три ночи (переговоры почему-то невозможны без обпивания и стриптиза)? Нет уж! Поэтому и притирается вплотную к чужим железным бокам или влезает на противоположный бордюр, оставляя сантиметры для выезда тому же академическому сынку. А то и сантиметров не оставляя.

Плохо, что не всегда может выспаться: будят звонки в дверь, крики с улицы, бибиканье. Выходит не сразу, молча. Молча отводит машину в сторону. Молча уходит, уезжает, провожаемый жалким лопотанием, матом, угрозами. Так он им мстит.

Этим утром и сосед негромок, и Арнольд молчит по-другому. И вправду не слышит, не замечает. Ноги несут его вверх, наружу из ямы, мимо магазина, ларька с овощами, иностранного дома, защищенного железной оградой. Иностранные дети перекидываются чудны́м мячом-дыней, что не имеет к Арнольду ни малейшего отношения.

Полсотни метров вдоль чужеродной решетки, и вот он – парк.

Когда выпадает свободный день, Арнольд обязательно делает два круга. Сорок минут. Ходьба полезна для здоровья и помогает успокаиваться и думать. Сегодня и думать не надо – выводы откуда-то спускаются к нему в голову. Туманность воздуха напоминает о мокрых листьях и траве и должна бы рождать туманность мысли и настроения. Но суха глиняная дорожка с остатками – метрами, струпьями – асфальта. Сухи березы и дубы, бодры шаги, спокойна душа.

Мимо старушечьих клубов на скамейках, одиноких стариков. Мимо толкающих коляски матерей (обреченно-сладострастно) и отцов (обреченно-страдальчески). Деревянного истукана – медведя с отбитым носом на пне, на детской площадке из прошлого. Впрочем, Арнольд ничего не видел.

Первый круг получился посвященным великому дару.

Дар есть и проверен несколько раз. Начало положили телевизор и прорицатель в нем – короткие темные волосы прямоугольно очерчивали лоб и уши, глаза впивались и буравили, чуть гакающий голос грозил Вангой и майя. Лиля в испуге ушла на кухню. Арнольд выдерживал тяжелый взгляд, восхищаясь и ненавидя. Вдруг подумал: «Сейчас, сейчас сдастся». Сам впивался, сам буравил. И случилось. Человек с четырехугольными волосами заморгал, глянул вниз, в сторону. Вот так-то! Тогда Арнольд не стал делать выводы. Просто порадовался.

Где-то через неделю сидел, сатанея от привычного унижения, в машине перед подъездом хозяина, того самого – не похожего на еврея курносого еврея. Приказ – приехать к двенадцати, а было уже два. Очень хотелось есть, мочевой пузырь давил невыносимо, мешал читать. Мимо шныряли туда-сюда обитатели элитного дома. Душила обида за Лилю, Сашу. Внутри – темный образ без лица, но точно понимаемый как враг, который сейчас или трахал жену, или пил кофе, развалившись перед телевизором. А что, если…

Спасибо Саше. Это он открыл Арнольду чудесные книги о рыцарях, драконах, волшебниках и юношах, разменявших несколько веков. О силе, которая побеждала все и всех. Неважно, кто герой и какой у истории конец, пусть мальчонка в очках, пусть крестьянка, покусанная волком, Арнольд чувствовал главное – мрачную, темную энергию, невидимо пропитывающую мир и дающуюся избранным, как меч-кладенец. Чувствовал так сильно, будто это у него внутри могучий сгусток уже готов расплавиться, выплеснуться и поразить.

Закрыть глаза, сосредоточиться и направлять поток в нужное русло. Без заклинаний и проклятий. Указать цель силе (космической?), и она ударит, уничтожит.