До полного слияния дела и работы в Шарашке № 2 было, соответственно, далеко. Все еще возникали здесь сложные пряные, горькие смеси из слов, звуков и образов. Пробовались и обсуждались тут же, в Шарашке № 2, изучались в местной школе и местном институте.
Бурно, с огоньком проходили публичные (часто совместные с Шарашкой № 1) дискуссии о каком-нибудь снятом для внутреннего пользования фильме, понятном только автору, который с замиранием сердца ждал и боялся ответа. Вдруг догадаются? Вдруг не догадаются? Что означает труп красивого мужчины в лодке, почему сыновья-мальчики кричат в пустоту: «Отец! Отец!»
Заколдованно безответные словесные, киношные, музыкальные изделия попадали на архивные складские полки с перспективой выделения из них одного запаха, одного простого вкуса для производства сладеньких и кисленьких конфеток для Страны.
Одевались шарашкинцы № 2… Сказать «оригинально» – ничего не сказать. По крайней мере, многие. Были там создания непонятного пола (один, к примеру, с седыми густыми волосами, собранными в хвостик, и в средневековом кафтане), которые с энтузиазмом наряжали своих соплеменников в просторные балахоны, замшевые охотничьи пиджаки с почему-то клетчатой спиной, родственные балетным юбки, к которым прилагались тяжелые сапоги, и, конечно, шляпы всех фасонов и размеров.
– Но что будет тогда, когда наконец-то исчезнет заковыристое, болезненное, вопрошающее, страдающее, туманное, страстное, светлое и все равно печальное, подлинно шарашкинское музыкально-словесно-зрительное дело? Станут ли шарашкинцы № 2 настоящими рукастыми работниками или, лишившись дара-проклятия, разучатся копаться в своем мозгу, в архиве, не будут подпитывать архив, не смогут больше находить и производить сюжетики и мелодийки, для чего-то нужные Стране? И не этого ли боялась Страна, заключив Шарашку № 2 за серую стену? Чтобы ее законсервировать, оградить от наступления удобной наивности и оттянуть момент распада? Заставить служить себе подольше? Однако – резервация (пусть и дырявая), позволяя шарашкинцам № 2 шаманить, как и сотни лет тому назад, не пускает их на волю, вынуждая ради совершения самобытного ритуала все глубже и глубже погружаться в собственное сознание, вгрызаться в самое себя. А там все чаще вместо добычи – пустота. Получается, что Шарашка № 2 обречена при любом раскладе. Или ее убьет наступающее извне простодушие, или она съест себя сама.
Так разглагольствовал Управляющий Шарашкой № 2 в своей гостиной (старинная, с завитушками, пыльная мебель, камин, рояль), уютно ссутулившись в кресле, скрестив руки, вытянув голые ступни под столик, украшенный бутылкой отличного коньяка – подарком Страны за перевыполнение плана по желтым конвертам. Одет в льняную рубаху почти до пят, благо в комнате почти жарко. Через столик – гость, Управляющий Шарашкой № 1, в чем-то незаметно практичном. Развернулся вместе со своим креслом в сторону, чтобы освободить место для конечностей коллеги. Утром он привез многочисленную команду на субботник. Весь день хозяева и приезжие вместе со Слугами разбирали рухнувший под снегом крытый каток. Слава богу, обошлось без жертв. Вечером шарашкинцы № 1 разбрелись на дружеские посиделки к шарашкинцам № 2, жившим в отдельных домах, дабы не мешать друг другу скрипками и пением, а то и криками страдания.
Управляющий № 1 терпеливо выдержал монолог приятеля и даже поддакнул, хотя ему не терпелось поговорить о совсем ином. Шарашки № 1 и № 2 всегда чувствовали взаимную близость, но далеко не всегда понимали и слышали друг друга.
Потом Управляющий № 1, задумавшись о своем, не заметил, как тема поменялась, но вовремя громко и сочувственно засмеялся, уловив обрывок: «Представляешь, он знает только одного Ренуара – художника!», хотя сам путал Ренуара с Рембрандтом. И использовал заминку, вклинился как ни в чем не бывало, продолжив внутренний разговор:
– Можно считать доказанным как естественное охлаждение Земли, так и естественный распад Солнца, сопровождающийся усиленным выделением энергии. И то и другое означает смерть, но еще не очень скорую. Так что нам можно – ха-ха! – гадить спокойно, признав свое полное бессилие в деле самоуничтожения и сняв с себя вину за ураганы и засухи, тем более что удалось к ним приспособиться. И если все когда-нибудь рухнет без нашей помощи, без нашего греха и даже при полной нашей невинности… Нет, неверно: рухнет наверняка, поэтому – не если, а поскольку! Поскольку все рухнет без нашей помощи, то Библия неправа, а наш бедный разум, и наше мнимое богоборчество, и Вавилонские башни дела не меняют. Конец света наступит сам собой, наплевав и на наше самобичевание, и на наш разврат.