Лето с Монтенем

Если бы я знал себя хуже, то, может быть, и попытался бы досконально исследовать какой-нибудь вопрос. Я бросаю тут одно словечко, там другое – слова отрывочные, лишенные прочной связи, – не ставя себе никаких задач и ничего не обещая. Таким образом, я не обязываю себя исследовать свой предмет до конца или хотя бы всё время держаться его, но постоянно перебрасываюсь от одного к другому, а когда мне захочется, предаюсь сомнениям, неуверенности и самому главному в себе – незнанию (I. 50. 269; с изменением. – Пер.).

Только иллюзия может заставить нас поверить, что мы доходим в исследовании той или иной темы до конца. Разбрасываясь, обозревая всё беглым взглядом, выхватывающим лишь малую часть предмета, Монтень пишет не так, как «следует»: он не стремится к серьезности и основательности, а слушается своей прихоти, не боясь пойти себе наперекор и даже оставить вопрос без ответа, если он окажется запутанным или неразрешимым, как в случае с ведьмами.

Добавленный Монтенем пассаж завершается похвалой тому, что он считает «самым главным» в себе, – незнанию. Но будем осторожны: это незнание, в котором заключен итоговый посыл Опытов, не имеет отношения к банальному невежеству и «глупости» того, кто не желает учиться и отказывается от знаний. Это ученое незнание, которое изведало науки и обнаружило, что они – всегда лишь полузнания. Как скажет позднее Паскаль, нет ничего хуже полуученых, уверенных в своей мудрости. Превозносимое Монтенем незнание – это незнание Сократа, который знает, что ничего не знает; это «предел трудности и совершенства», который смыкается с «первичными, чистыми впечатлениями бездумного естества» (III. 12. 255).

39 Потерянное время

Поля «бордоского экземпляра» Опытов – напечатанного в 1588 году пухлого тома ин-кварто, в который Монтень вносил свои «восполнения» вплоть до смерти, настигшей его четырьмя годами позже, – изобилуют оглядками автора на свой труд, подобными следующей вставке в главу Об изобличении во лжи:

И если даже случится, что ни одна душа так и не прочитает моих писаний, потратил ли я понапрасну время, употребив так много свободных часов на столь полезные и приятные размышления? Пока я снимал с себя слепок, мне пришлось не раз и не два ощупать и измерить себя в поисках правильных соотношений, вследствие чего и самый образец приобрел бóльшую четкость и некоторым образом усовершенствовался. Рисуя свой портрет для других, я вместе с тем рисовал себя и в своем воображении, и притом красками более точными, нежели те, которые я применял для того же ранее. Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой. Это – книга, неотделимая от своего автора, книга, составлявшая мое основное занятие, неотъемлемую часть моей жизни, а не занятие, имевшее какие-то особые, посторонние цели, как бывает обычно с другими книгами (II. 18. 593).