Лето волонтёра

Милана обнимает его – в двумерном пространстве, в котором они спрятаны. И они погружаются в сонный спокойный транс, одновременно оставаясь со мной.

А я сливаюсь с Дариной.

…Комната пылает, она как раскаленная печь, стекла дрожат, в них отблески огня, и я понимаю, что сейчас они лопнут и пламя выхлестнется на маленький открытый балкон, «покурильничек», как называет его папа. Отец не курит, разве что иногда, с друзьями, и тогда мама выгоняет их на балкон. А сейчас дом горит, и мама… нет… нет…

Отец стоит, опершись о перила, и смотрит вниз. Только что было самое страшное, Ростик перелез через перила, что-то шептал отцу, а тот качал головой и о чем-то умолял, и брат с криком прыгнул вниз…

– Даринка… – говорит отец, повернувшись. Лицо его кажется красным от отблесков огня. – Все хорошо. Ты закроешь глаза, хорошо? Я тебя подниму и кину. В кусты. Как братца Кролика. Ты немножечко ушибешься, но немножечко. Хорошо?

Я плачу и обнимаю отца.

Я знаю, что мы высоко.

От стекол пышет жаром.

Я не маленькая. Я понимаю, что, когда стекла лопнут, нас сожжет в один миг.

Я пытаюсь повернуть голову и посмотреть вниз. Но отец не дает.

Это значит, что брат прыгнул плохо.

Это значит, что Ростика больше нет.

У нас такой дурацкий дом, наш балкон торчит под самой крышей, рядом нет других балконов и на крышу не залезть, я даже боялась сюда выходить, и когда папа с друзьями выходил, волновалась за них.

А мама говорила, что нужно поставить на балконе лебедку или положить веревку. На случай пожара. И отец всегда говорил, что это хорошая идея.

Но так и не поставил и не положил.

– Закрой глаза, Даринка… – шепчет мне в ухо отец. Целует.

Я закрываю глаза, он поднимает меня на руки. Я чувствую, как он напрягается. Он хочет кинуть меня далеко-далеко, до мягкой клумбы и кустов, как Волк кидал братца Кролика…

Мне страшно, а когда мне страшно, я не закрываю глаза. Но отец велел закрыть, и я закрыла.

Толчок сильный.

И наступает невесомость.

Это я падаю.

Мне очень страшно!

Я вспоминаю, как вчера Ростик пришел из школы, и он был такой веселый, и все в мире было еще хорошо. С ним забежал его одноклассник, Макс, красивый парень, он мне немножко нравится. Макс подмигнул мне, а я так смутилась, что высунула язык, словно детсадовка…

Вспоминать Ростика слишком больно.

И я думаю про Макса.

Вокруг меня пустота и невесомость, я все падаю и падаю, мне очень страшно…

И я думаю про Макса…

Я-мы обнимаем Дарину, укачиваем, прижимаем к себе. Все, включая Карира. Ему тоже очень страшно и очень жалко.

«Прости меня, – говорю я Дарине. – Прости, прости, прости…»

И показываю, за что прошу прощения.

Показываю, как мы с Миланой стоим голые в душевой кабине. На Селене, в корабле Инсека. Как мы целуемся…

«Прости», – шепчет Милана.

«Я знаю, – отвечает Дарина. – Я бы тебя тоже соблазнила. Прости меня…»

И я вновь оказываюсь в ее сознании.

В теплом, влажном, мягком Гнезде.