Лето возмездия

Через полчаса Пуласки был готов к исследованию помещения. Он сделал фотографии комнаты и трупа, снял отпечатки пальцев Наташи, упаковал в полиэтиленовые пакеты авторучку, письмо, расческу, и зубную щетку для того, чтобы позже исследовать ДНК, и также кожаный дневник, который обнаружил под подушкой Наташи. Он знал об этом от своей дочери. Почти каждый день подросток в этом возрасте записывает свои мысли и стихотворения в тетрадь.

Почерк в дневнике Наташи был таким же, как и в прощальном письме. Он не нуждался ни в каком экспертном мнении для сравнения. Последняя запись датировалась субботой, и Наташа отметила, что у нее больше не было кошмарных снов и как она думала с Соней, ее терапевтом, ей стало лучше. Никаких слов о проблемах с алкоголем. Никаких признаков депрессии.

 И двумя днями позже это прощальное письмо.

«Стены приближаются. Я больше не выдерживаю в этой комнате».

Пуласки защелкнул чемодан.

— Теперь мы перейдем к самому интересному пункту. – Штайдль вопросительно смотрел.

— Откуда у Наташи были джин, шприц и флакон с болеутоляющим?

Они покинули комнату, и Пуласки опечатал помещение пломбой, которую приклеил на стену, дверь и замок.

— Это так необходимо?

Пуласки думал о письме.

— В данный момент да. На данный момент да. Мы подождем, что найдем еще.

***

Тем временем, учреждение просыпалось к жизни. Было почти восемь утра, и Пуласки срочно нужна была сигарета. Из комнат проникали первые голоса, в коридорах раздавался топот ботинок и металлический визг инвалидных колясок. Речь могла идти только лишь о нескольких минутах, пока вокруг говорили, что Наташа, как обычно, не пришла на завтрак в обеденный зал и не появится на следующее утро, потому что она лежала в своей кровати с поллитрами джина и тысячей миллиграмм парацатемола в мертвом теле… и с прощальным письмом в своих трусиках. «В какое место она должна была спрятать свое письмо, чтобы убедиться наверняка, что его найдет только коронер, следователь или служащий уголовной полиции? Только? Кто еще принимался в расчет?» – подумал Пуласки.

 Он следовал за главным врачом к палате, на которой было написано: «Аптечка». Дверь была открыта. Безоконное помещение состояло только из полок, холодильника и запираемых шкафов—витрин, в которых находились сотни ампул, мазей и коробок медикаментов. В открытых шкафах лежали одеяла, шприцы, марлевые повязки, пачки пластырей и термометры. В помещении плохо пахло больницей. Запах. Пуласки ненавидел его больше всего на свете после смерти своей жены.

Рядом с палатой медикаментов находилась палата медсестер. Только что оттуда вышел огромный мужчина с густой окладистой бородой и кустистыми бровями. Он был примерно одного возраста с Пуласки, пятьдесят с небольшим, и ему не нужно было представляться, на нагрудном халате его халата стояло – доктор Генри Вольф. Штайдль уже упоминал медицинского директора, который отказывался подавать Пуласки руку. Пуласки ничего другого и не ожидал. Еще больше, чем больничный смрад, он ненавидел врачей. И этот доктор Вольф был на него очень похож. Не только из-за желтых кончиков пальцев, которые выдавали его как заядлого курильщика. Его черты лица были такими же старыми, злыми и циничными, как у Пуласки. Разглядывая себя каждое утро во время бритья, он спрашивал себя, как долго еще будет выносить свою работу. Без сомнений, они были одного поля ягоды. Он понял это с первого взгляда. Напротив, элегантный главный врач был также безвреден как дамский револьвер с влажным пистоном.

Как узнал Пуласки, доктор Вольф сделал Наташе ЭКГ, установил ее смерть, оформил свидетельство о смерти и вызвал уголовную полицию. Обычно, это на себя берет ближайший лучший сельский врач, но в этом случае, в этом не было необходимости. Судя по впечатлениям, и Пуласки до сих пор выигрывал, учреждение располагало большим количеством врачей, чем ему нравилось.

Он снова подумал о письме.

«Всегда есть другие, которые приходят ко мне по ночам». Кто, Наташа? Врачи?

Пуласки вступил в палату.

— Это помещение всегда открыто?

Вольф прислонился своей неуклюжей фигурой к дверному проему и заглянул в палату.

— Витрины с психотропными препаратами и рецептурными препаратами закрыты. Так гласит инструкция.

Все согласно инструкции! Конечно. Разум Пуласки говорил ему, что помещение также должно быть закрыто и должно открываться только вовремя выдачи медикаментов.

— Если сестры срочно нуждаются в марлевых повязках, они должны быстро прийти на склад, — дополнил Штайдль. – не обязательно запирать это помещение.

— Не обязательно? – Пуласки, кряхтя, присел на корточки. – Тогда еще раз посмотрите на палату двадцать семь. – С какими идиотами он должен здесь работать?

Пуласки сделал несколько фотографий, затем отодвинул осколки стекла на полу и встал на колени перед витриной. По краям расколотого витринного стекла находились синие матерчатые волокна. Пока Пуласки складывал несколько обломков в полиэтиленовый пакет, Вольф и Штайгель перешептывались за его спиной. «Довольно поздно, чтобы оспаривать», — подумал он.