Откуда такому, как я, было знать, что значит поступать по-мужски? Все, что я понимал, – это что передо мной мой старший друг и что он глубоко страдает.
В те годы я не понимал, что означало быть мужчиной – и, если уж на то пошло, что означало быть человеком. Нет, более того: в первую очередь меня не волновало, что с точки зрения общества хорошо, а что – нет. Поэтому я согласился выполнить его просьбу и отправился по указанному им адресу.
Я бросился бежать, словно это могло отменить то, что было мне сказано. Я больше не мог найти успокоения в том, что сам воображал себя сумасшедшим. Шкатулка моего душевного спокойствия, которую я так долго украдкой изготавливал, была с легкостью открыта абсолютно незнакомым мне человеком, и ее содержимое высыпалось на землю.
Успокоившись, я обнаружил, что стою на том самом перекрестке, от которого отходила узкая дорога, ведущая к клинике.
За стойкой ресепшена никого не было. В этом не было ничего удивительного. Наступили сумерки. Приемные часы давно уже прошли. Я не подавал голоса, чтобы сообщить о моем приходе, однако из глубины клиники поприветствовать меня вышла девочка с двумя косичками.
Ее белая кожа казалась отлитой из воска.
Я не решался взглянуть ей в глаза. Вместо этого как завороженный смотрел на ее губы, извивавшиеся на ее лице подобно отдельному живому существу, говоря со мной.
Почему-то я не мог отдать ей письмо. Я стоял неподвижно, уставившись в пол.
Мне представилось колдовское движение ее губ.
Бездумно я поднял глаза.
Девочка улыбалась.
Ее белые пальцы протянулись ко мне и забрали письмо из моей руки.
Ни слова не говоря, я вновь опустил глаза. Белая блузка. Темная юбка. Видневшиеся из-под нее белые ноги.
Струйка яркой красной крови стекала по одной из ее белых голеней.
Как во сне, я посмотрел на ее лицо.
Она смеялась – странный чарующий звук.
Она подошла ко мне вплотную и прошептала мне в ухо:
Затем укусила меня за мочку уха.
Я бросился бежать изо всех сил.
В ушах у меня звенело. Мое лицо горело. Что со мной только что произошло?
Я не смел обернуться. Она смеялась. Белые ноги. Красная кровь.
– Сэнсэй, вы побледнели…
Ацуко Тюдзэндзи внимательно смотрела на меня.
Крышка шкатулки с запретными воспоминаниями, которую я запечатал больше двенадцати лет назад, была открыта, а сам я оказался лицом к лицу с реальностью, в настоящем времени.
– Я… я просто вспомнил любовное письмо. Давным-давно… еще учась в школе, я однажды уже приходил в эту клинику. Я сделал это по поручению Фудзимаки-сана.
От произнесения только этих слов у меня перехватило дыхание.
– Сэки-кун, тебе что, пришлось так сильно напрячься, чтобы вспомнить лишь это? С тебя пот градом льет, – сказал Энокидзу. – Так, значит, действительно было любовное письмо?
– Да, было. Удивительно, что Кёгокудо о нем вспомнил.
Детектив прижал руку ко лбу и произнес глубоко удрученным голосом: