— Даже Гортхауэр? — лицо Курумо выражало изумление.
— Даже он.
«Вот и представился случай. Я докажу ему, что более достоин его милости, чем Гортхауэр. Он поймет, что лучше иметь дело со мной. Артано только и умеет, что слушать, да звезды считать, да возиться с этими… Эльфами Тьмы. Нет, он мне не соперник. И Владыка увидит это».
— Позволь мне, о Великий…
— Что? — Мелькор был удивлен.
— Позволь, я попытаюсь…
— Ну что ж, попробуй…
«Спору нет, Эльфы красивы. Но начнись война — никто из них не сможет сражаться. Если бы в Валиноре знали об этом, вряд ли Мелькор надолго остался бы свободным. Не могу его понять! Он мог бы воистину быть Владыкой Мира, подчинить себе всех — почему же он не думает об этом? Песенки их слушает, сказки… И что же, из Орков хотел сделать — таких же? Неужели не видит — они предназначены для войны! Силе поклоняются они? — так и должно быть с воинами. Он говорит, страх стал их сущностью? — тем лучше: страшась его могущества, они будут сражаться до последнего. Владыка не хочет думать о таких вещах — ну, так о них позабочусь я. Я обучу их ковать металл и сражаться; я стану для них вторым после Властелина: в чьих руках войско, у того и власть. Валинорские сволочи еще будут ползать у меня в ногах! Они-то, глупцы, сидят в своей Благословенной Земле и даже не помышляют о войне… Что ж, тем хуже для них!»
— Я исполнил твое повеление, Великий!
Пятеро могучих Орков в полном воинском доспехе простерлись перед троном Мелькора.
Курумо просиял, взглянув на удивленное лицо Властелина. Все это время он работал в одиночестве, чтобы никто раньше времени не увидал его трудов, и теперь ожидал похвалы от своего господина.
— Что это? — наконец выдохнул Мелькор.
— Орки, мой господин. Твои слуги и воины. С ними ты завоюешь весь мир — взгляни, сколь могучи они, сколь преданы тебе! Пусть отныне страшится тот, кто смел называть себя Королем Мира: теперь-то он узнает, кто истинный Владыка Арды!
— Что ты сделал? — тяжело спросил Мелькор.
Курумо опешил: такого приема он не ожидал.
— О Великий! Как может Властелин обойтись без армии? И ведь тебе не обязательно самому вести войну — поручи это мне, ты увидишь — я оправдаю твое доверие.
— Я не хочу крови. Ты что же, так и не понял ничего?
— Я понимаю тебя, господин мой. Твои руки будут чисты — я сделаю все сам, — Курумо снова обрел уверенность в себе, он говорил, наслаждаясь звуком собственного голоса, упиваясь словами. — И будет великая война, и Валар падут к ногам твоим — ты один будешь царить в Арде, и я буду вершить волю твою…
Внезапно он увидел лицо Мелькора, искаженное гневом и отвращением.
— Вон отсюда, — свистящий страшный шепот.
— Что?.. — Курумо показалось — он ослышался.
— Убирайся! Забери свой проклятый дар — на нем кровь!
Курумо отшатнулся, закрывая лицо руками. Словно с его лица слетела маска мудрого величия: страх и ненависть в темных глазах, злобный волчий оскал.
Мелькор с силой швырнул в него золотой чашей; и, взвизгнув от ужаса, Майя опрометью бросился из зала.
Вала стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки от гнева; и тогда предводитель Орков, хищно оскалившись, сказал:
— Позволь мне, о Великий!..
— Вон! — прорычал Мелькор.
…Ему показалось — он ослеп. Багровая пелена перед глазами. Но страшнее этой внезапной слепоты было — видение, беспощадно-отчетливое, неотвратимое — как нож у горла.
Он застонал сквозь стиснутые зубы, и это вернуло его в явь. Кто-то осторожно коснулся его судорожно сжатых рук. Гортхауэр.
— Что с тобой? Ты стоял, как слепой, и глаза… прости меня… мне стало страшно… Никогда не было, чтобы ты смотрел — так. Тебе плохо?
— Ничего, — глухо обронил Мелькор. — Уже все.
— Нет-нет, не отнимай рук. Пожалуйста. Я хочу помочь, позволь мне это.
— Не нужно. Иди.
— Я чем-то оскорбил тебя?
— Нет. Прости. Мне нужно побыть одному.
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК