Летописцы Победы

Генерал, не оглядываясь на сопровождающих, побежал вперед. Побежал и Андроников. Под свистящими пулями генерал падал и приникал к земле, и Ираклий тоже падал и приникал к земле, не видя впереди себя почти ничего.

В блиндаже они оказались вместе с командиром батальона. Связисты успели размотать телефонную катушку, и этот блиндажик стал оснащаться под командный пункт полка. Чуть дальше, у пригорка второй такой блиндаж быстро приспособили под новый корпусной наблюдательный пункт. И Чанчибадзе остался там на некоторое время, обозревая поле боя в стереотрубу.

После второго крупного артиллерийского налета пехота сделала еще один рывок вперед, и этот блиндажик сразу оказался в тылу. Там Андроников отдышался. Набились в блиндажик офицеры связи, к ним присоединились два молодых паренька из армейской газеты.

— Ираклий, ты здесь? — впервые обернулся Чанчибадзе.

— Я здесь, — подал голос Андроников.

— Иди сюда, посмотри, какой компот!

Самолеты-штурмовики обрабатывали передний край противника, траншеи, поливали их огнем. Тяжелая артиллерия громила глубину, пикировщики били по тылам. Как только штурмовики развернулись, с трех сторон ринулись вперед наши танки и самоходки.

Для сорок третьего года это не было еще столь обыденной батальной картиной, это было потрясающим, захватывающим дух зрелищем разгрома противника. Наши железные ветераны плакали от восторга!

В течение дня дважды переносился наблюдательный пункт Чанчибадзе. В штаб, оборудованный на новом месте, Ираклий вернулся измученным и счастливым. Генерал уже не боялся его: изображать что-либо у него не было сил.

На следующий день я отвез Андроникова в штаб фронта.

Перед отъездом в Тбилиси он дал нам, узкому кругу друзей, прощальный вечер. Была уже и сцена «Генерал Чанчибадзе ведет меня в атаку».

Болотные солдаты

Какое-то время мы жили в полуторке, любезно предоставленной командованием. Погода этого наступления была пределом летних возможностей Карелии — месяц устойчивой ясности, тепла, солнца, мягких душистых лесных ночей.

В степях такой зной распространил бы по земле желто-соломенный цвет выжженного поля, а здесь господствовали синие и густозеленые краски.

А ведь нет ничего лучше лесного ведра!

Наша полуторка, выстланная сеном, катила по проселкам, ребристым и ухабистым, гладким и мягким, ползла и подпрыгивала на хлипких гатях, осторожно объезжала на просеках свежие пеньки, трясла нас и швыряла из стороны в сторону, так что время от времени мы покидали кузов, чтобы отдохнуть в ходьбе.

Писатель Георгий Холопов и редактор армейской газеты Петр Иванович Коробов были моими спутниками. Они в этой армии знали все и вся и в гвардейскую часть генерала Миронова ехали как в родную семью, тогда как я, приезжий, исколесивший разные фронты, только и делал, что знакомился.

Фронтовой лес сорок четвертого года уже не был лесом могучего позиционного благоустройства с блиндажами, с землянками в шесть накатов и дзотами. Только тропы и просеки. И темп марша. И огонь.

Полуторка выбралась из чащи на поляну. Мы въехали в лагерь, прикатили к большому привалу.

Войско сушилось и чистилось, «болотное войско», вышедшее от самой Свири в обход мегрегских укреплений, в тыл вражеским оборонительным крепостям.

Это была мудрость, основанная на мужестве, и хитрость, помноженная на выдержку: обойти мощные железобетонные сооружения дремучими непроходимыми дебрями, которые противник не считал нужным ни укреплять, ни даже контролировать.

Наши ребята прошли там, где пройти было немыслимо.

И сразу потеряли цену мощные фортификации, потеряли смысл нагромождения металла и бетона, пошли насмарку ухищрения инженеров.

Крепости пали, неприятель поспешно оставил их, сдал без боя, взорвать не успел, даже не заминировал.

И вот лежат на травке полки обхода. Болотная наша пехота чистится и отмывается потихоньку, празднует свою удачу.

Холопов разыскал майора Владимира Семенова, горячо обнял его:

— Ну, братец, слышал радио: поздравляю с Красным Знаменем!

Коробов мигом достал в кузове объемистую флягу и предложил опустошить ее тут же по случаю награды. Но решено было сначала послушать, как это все было, поговорить с Семеновым спокойно, обстоятельно и трезво.

Все подробности улеглись у меня потом в один абзац газетного очерка.

Шли, вязли, бились в топях, цеплялись за кусты, выстилали путь хворостом, тащили на себе сорокапятимиллиметровые противотанковые пушки, несли на плечах занемогших и обессиленных товарищей, волочили боеприпасы и провиант, а в вещевых мешках на спине личный неприкосновенный запас — сухари и патроны. Не разведка какая-нибудь, не мелкие группы, а полки, целые полки с вооружением и тылами, со штабами и медпунктами.

Та подробность, что полки были не простыми, а парашютно-десантными, тоже примечательна: рожденный ползать летать не может, но рожденный летать может при случае и ползком упредить и ошеломить противника!