Летучая мышь

Траурная процессия оказалась совсем небольшой. Мадам Артунян, вся в черном, её поддерживают под руки молодой человек и девушка. Человек десять других родственников держатся группой. Еще столько же провожающих — по одному или парами. Я узнал старика из boulangerie с улицы Лафайет — он шел один, держась как бы в тени, торжественная черная фигура — должно быть, завсегдатай на похоронах. В двух провожающих я без труда опознал полицейских инспекторов. Отдельно от всех шествовал коротышка а темном плаще — кто бы это мог быть? Во всяком случае, его облику явно не доставало почтительной скорби. Он не смотрел ни под ноги, ни вперед, а то и дело осторожно озирался — привык, видно, наблюдать за тем, что происходит вокруг. Едва упали первые капли дождя, он водрузил на голову мягкую серую шляпу, которую до того нес в руке. Остальные не привлекли моего внимания за исключением того, кто шагал позади всех. Альбер Шаван, собственной персоной. Пришел отдать старику последний долг, и его грубое, покрасневшее на резком ветру лицо хранит печать неподдельной скорби. Проходя мимо, он глянул в мою сторону, но ни единым жестом не показал, что мы знакомы. Альфреда Баума среди собравшихся не было.

Неподалеку от церкви за процессией внимательно наблюдали двое молодых людей. Когда маленькая группа, предводительствуемая несущими гроб, свернула с аллеи к подготовленной могиле, они как по команде развернулись и тронулись в сторону кладбищенских ворот. Я поспешил следом и успел заметить, как со стоянки выезжает, разворачиваясь, черный "Рено". Пассажиры как будто бы не обратили на меня внимания.

Однако, когда я отыскал свое такси и мы направились обратно, в Париж, этот же черный "Рено" на ближайшем перекрестке выскользнул из-за стоявшего возле тротуара грузовика и пристроился нам в хвост. Пришлось затратить не меньше часа, дважды пересаживаясь из одного такси в другое и петляя в переходах метро. Но даже когда удалось избавиться от соглядатаев, положение мое не улучшилось. ДСТ и Бог весть кто ещё знает теперь, что я вернулся во Францию. Не стоило ездить на похороны — ничего это не дало. А теперь, даже если сыщики и правда меня потеряли, то ненадолго. Затеряться в большом городе труднее, чем принято думать

ГЛАВА 8

Ровно в два я был на бульваре Мальзерб. Меня встретил высокий седовласый господин с изысканными манерами — прямо посол в отставке.

— К вашим услугам, месье Пэррот, — приветствовал он меня. — Напомню: к тому, что будет мною сказано, прошу ничего не добавлять от себя.

Он указал мне на стул в маленьком кабинете и сам уселся за изящный, украшенный золоченой бронзой письменный стол: спина прямая, руки покоятся на столе, взгляд устремлен в лицо собеседнику. Впечатляющая фигура.

— Вы ведь работали с Андре Маршаном в течение четырех лет, в министерстве колоний и позже, когда он стал министром внутренних дел…

— Верно. Но знал его много раньше, примерно с сорок пятого года когда оба мы оказались в политических кругах.

— Он, видимо, был незаурядным человеком.

— Конечно. Блестящий ум, невероятная работоспособность.

— Работать с такими людьми обычно нелегко.

— С ним было трудно.

Я помедлил с дальнейшими расспросами в надежде, что де Монтан сам расскажет что-нибудь, но он хранил молчание.

— В каком смысле трудно?

— Он был очень требователен. Ждал безоговорочной преданности, ему принадлежало все ваше время, все ваши силы. Не прощал ошибок, считал, что его помощники обязаны схватывать все с полуслова. А сам часто не утруждал себя объяснениями, никогда не пытался растолковать задачу.

— И все же вы питали к нему все эти годы сердечную привязанность…

— Наши отношения всегда были корректными, — ответил он холодно, не отводя глаз от моего лица. Похоже, он ненавидел Маршана.

— Господин Маршан отдал многие годы служению Франции, — рискнул я, Его трагический уход — большой удар для всех, кто с ним работал.

Господин де Монтан тщательно обдумал ответ:

— Вероятно, найдутся такие, кому будет его не хватать. Кроме того, эта смерть создала немало проблем для правительства.

— Что вы думаете о его политической карьере?

Тонкая улыбка тронула уголки губ, плечи чуть приподнялись как бы в легком недоумении:

— В ней немало загадок. Каждому известно, что, дважды получив возможность стать премьер-министром Франции, оба раза он её упустил. Становился вдруг несообразительным — на мой взгляд, вполне сознательно.

— Но зачем?

— Чего не знаю, того не знаю. Признаться, я сам не раз искал ответа на этот вопрос. Но ни один ответ не кажется достаточно убедительным.

Я зашел с другой стороны:

— А вам лично Маршан нравился?

После недолгого колебания он ответил:

— Нет. Я всегда не любил людей себе на уме. Их можно уважать, сотрудничать с ними. Но любить человека, душа которого отгорожена от тебя колючей проволокой или, скорее, каменной стеной… Сквозь колючую проволоку хоть что-то видно. Нет уж, увольте.

— Расскажите о его привычках.